— У тебя, видно, мощные глазные капли.
— Что?
— У тебя глаза светятся.
Появилась Кэти и заявила:
— Фью, чтоб я еще когда-нибудь пила «Спритзерс»!
Джефф сказал ей о Пауле Йатс. Она заметила:
— Бедняжка.
Потом, прислонившись ко мне, спросила:
— Что это за запах? От тебя пахнет, как от моего Джеффа.
То, как она произнесла его имя, тронуло меня до глубины души.
Я пересел на свой стул и шумно выдохнул. Я быстро шел к выздоровлению.
Открылась дверь, вошел крупный мужчина. Длинная черная борода и выражение спокойной силы. Подошел ко мне и спросил:
— Можно поговорить?
— Конечно.
— В тишине.
Я оглядел пивную, которая вряд ли могла нам дать такую возможность, улыбнулся и сказал:
— Тогда давайте выйдем наружу.
Губы его слегка дрогнули, из чего я понял, что он оценил шутку. Один взгляд на его руки, и ты понимаешь, что он прошел длинный путь.
Свежий воздух едва не сбил меня с ног. Я пошатнулся, почувствовал поддерживающую руку. Он сказал:
— Свежий воздух иногда подводит.
Я вытащил курево, вытряс сигарету и щелкнул зажигалкой. Ни привета, ни ответа.
— Черт, — выругался я.
На нем были черный костюм, белая рубашка и аккуратно завязанный галстук. Он сунул руку во внутренний карман, достал зажигалку «Зиппо» и протянул мне. Я прикурил, попытался вернуть зажигалку, но он сказал:
— Оставьте себе. Я бросил курить.
— Она же серебряная.
— Давайте считать, что я даю ее в долг.
— Ладно.
Я присел на оконный карниз и спросил:
— Что вы хотели мне сказать?
— Вы меня знаете?
— Нет.
— Уверены?
— Я не забываю лиц.
— Я Трубочист.
Я снова взглянул в его лицо. Он не шутил.
— Не обижайтесь, приятель, но мне это ни хрена не говорит.
— Тинкеры?[1]
— Это что, шутка?
— У меня с юмором плохо, мистер Тейлор.
— Зовите меня Джеком. Итак… что вам нужно?
— Помощь.
— Не понимаю, чем я могу вам помочь.
— Вы помогли Энн Хендерсон.
Ее имя застало меня врасплох, царапнуло душу. Наверное, по лицу было заметно. Он сказал:
— Мне жаль, что я вас огорчил, мистер Тейлор.
— Джек, меня зовут Джек
Я отбросил сигарету, проследил за ее полетом. Потом сказал:
— Послушайте, Трубо… Ну и имечко. Я этим больше не занимаюсь.
— Она сказала, вы поможете.
— Она ошиблась.
Я хотел встать, но он выставил вперед руки:
— Наших людей убивают.
Такой фразой кого хочешь остановишь. Без вопросов. Меня остановило. Я повернулся к нему. Он сказал:
— Вас долго не было. Я знаю. За последние полгода убили четырех тинкеров.
Он помолчал и с презрением в глазах продолжил:
— Эти полицейские, они ничего не делают. Я обращался к старшему инспектору, его зовут Кленси. Вы о нем слышали?
Я кивнул, и он сказал:
— Для них они всего лишь бродяги, цыгане… и все знают, что они всегда убивают друг друга.
— И что, по-вашему, я могу сделать?
— Выяснить.
— Что выяснить?
— Кто их убивает и почему.
Дети тупика.
Так вышло, что я задержался в пабе Джеффа еще на несколько дней. Главным образом из-за того, что не мог собраться с силами и сдвинуться с места. Было уже около полудня, когда я немного оклемался. Крикнул Джеффу, чтобы принес пинту.
— Не рано начинаешь?
— Господи, да я поднялся в восемь.
Он вгляделся в мои глаза и заметил:
— Заметно, что поднялся.
Я сел и огрызнулся:
— Не лезь, куда не просят.
Джефф не стал отвечать, начал наливать пиво.
— Чего такая спешка?
Я немного остыл и ответил:
— Пора перебираться в «Бейли».
— Поживи еще несколько дней. Кэти тебе рада.
Я смотрел, как он наливает кружку, потом рискнул:
— А ты, Джефф, какой у тебя интерес?
— Я твой друг, у меня нет никакого интереса.
Ну что на это скажешь?
Открылась дверь, и вошел Трубочист. Сегодня в синем костюме, рубашка тоже синяя, но потемнее, и шерстяной галстук. Если бы не золотая серьга, его можно было бы принять за полицейского. Ужасно захотелось его поддеть. Сказать что-то вроде: «Глядите-ка, какая машина приехала».
Но вместо этого я сказал:
— Присоединяйтесь.
— Минеральной, пожалуйста.
Джефф переспросил:
— «Клаб Орэндж»?
— Да, пожалуйста.
Мы некоторое время изучали друг друга, потом Трубочист отпил глоток воды. Захрустел льдом, продемонстрировав крепкие белые зубы. Спросил:
— Вам жилье не требуется?
— Нет… нет, не требуется. Я по уши в апартаментах.
Он коротко улыбнулся и заметил:
— У вас острый язык.
— Стараюсь.
Он вытащил связку ключей, положил их на стол, сказал:
— Вы должны знать Хидден Вэлли.
— Разумеется… Там живет Джон Арден.
— Кто?
— Номинировался на Букеровскую премию, известный драматург…
Он поднял руку:
— Я мало смыслю в книгах, мистер Тейлор.
— Никогда не поздно.
— Я не хочу сказать, что необразован… Я имел в виду совершенно другое.
Я заметил блеск в его глазах. Понял, что с ним шутить опасно. Но все равно не мог остановиться и вылез с предположением:
— Задело за живое, верно?
Он пропустил мое замечание мимо ушей, сказав:
— Один из моих людей купил там дом, но так и не переехал. Я готов предложить его вам. Он небольшой, но вполне пристойный.
— Вы отдадите его мне, если я соглашусь вам помочь.
— Да.
— А если я ничего не найду?
— Дом в вашем распоряжении на полгода.
Мой инстинкт подсказывал мне: «Скажи „нет“».
Я же сказал:
— Договорились.
Взял ключи и попросил:
— Расскажите, что случилось.
Он вытащил листок бумаги, положил на стол. Я взглянул:
3 января …… Кристи Флинн
19 февраля …… Сионн Флэхерти
2 апреля …… Шейнин Браун
9 июня …… Блэки Райн
— Все мертвы?
— Угу, найдены в Фэер-Грин, недалеко от Саймон-хауса.
— Как?
— Что «как»?
— Как они умерли?
— Им разбили головы молотком.
Он резко встал, подошел к бару и обратился к Джеффу:
— Маленькую рюмку «Джеймсона» и пинту для моего друга.
Я взглянул на список. Усталость шептала мне:
— Ты так притомился.
Вспомнилась строчка, которую я когда-то слышал: «Он пил не из-за тьмы в самом себе, а из-за тьмы в других».
Трубочист вернулся и спросил:
— Оплата?
— Что?
— Сколько наличными вы хотите?
— Разве вы уже не дали мне этот проклятый дом?
— Вам понадобятся деньги, они нужны всем.
Попробуй поспорь.
Он протянул мне толстый конверт, набитый банкнотами. Я сказал:
— Жаль, что не коричневый.
Он ничего не понял и сказал:
— Я ничего не понял.
— Коричневый конверт, как будто мы члены Ирландского парламента.
Шутка ему не понравилась. Он приник к виски с видом человека, мучимого жаждой. Виски обжигало мне глотку куда чаще, чем мне хотелось бы припомнить. Мы переглянулись, и он сказал:
— Я вынужден ограничивать себя.
— Эй, уж я-то последний человек, кому это надо объяснять.
— Я знаю.
— Простите?
— Энн Хендерсон рассказала мне о вашем пристрастии.
Меня охватил гнев. Я спросил:
— Пристрастии… она так сказала?
Он махнул рукой: мол, не придавайте значения.
— Мои люди тоже от этого страдают.
Я решил не обращать внимания… а пошло оно все.
Пора было собираться. Я сказал:
— Дайте мне пять минут на сборы.
Поднялся наверх, собрал сумку, спер бутылочку «Харлея». От Джеффа пахло славно. Мне же требовалась всяческая помощь. Надел лондонскую кожу, немного поскрипывает, но будем считать, что это придает мне значительности. Спустился вниз, протянул руку Джеффу и сказал:
— Я получил большое удовольствие.
— Куда ты направляешься?
Охранник поднял голову и крикнул:
— Он уходит с цыганом.
Джефф сурово взглянул на него:
— Эй!
Трубочист кивнул и вышел. Я сказал:
— У меня теперь дом в Хидден Вэлли.
— Тебе его дал этот мужик?
— Да.
— И чем будешь расплачиваться?
— Собираюсь разобраться с его неприятностями.
— Господи, Джек, я думал, ты это дело бросил… после последнего случая.
— Здесь все иначе.
— Разумеется, ты в еще худшей форме. Кэти! Джек уезжает.
Прибежала Кэти:
— Ой, Джек.
— Я буду рядом, практически за углом.
— Но у меня есть фильма.
Она так и произнесла. Когда англичане подделываются под местных, они часто перебарщивают.
— Какой фильм?
— «Жульен — мальчик-осел» Хармони Корин.
Я тупо уставился на нее. Она продолжила:
— Это тот, из группы кинорежиссеров «Догме». Он еще снял «Гаммо», помнишь?
— Что-то не вспоминается.
— Джек, ты должен его посмотреть. Он там писает вместе с Ларсом фон Триером.
Джефф уже уписывался за стойкой. Даже охранник улыбался. Я решил признаться честно и сказал:
— Все, что ты говоришь, для меня сплошная абракадабра.
Она расстроилась и протянула мне маленький пакетик. Я увидел надпись: «Живаго рекордс». Она сказала:
— Это тебе. С возвращением домой.
Я открыл пакет и обнаружил диск под названием «Ты снова взял верх» в исполнении Вэна Моррисона и Линды Льюис. Я постарался проявить энтузиазм и сказал:
— Bay!
Она немного повеселела и торопливо заговорила.
— Я знала, ты обрадуешься. Помнишь, перед тем как уехать, ты подарил мне ее альбом.
Я не помнил, но согласился:
— А как же.
Когда мы вышли, Трубочист сказал:
— У меня фургон.
Это был разбитый вдрызг «форд». Он заметил мое сомнение и проговорил:
— Мотор у него в порядке.
Открыл дверь и закинул туда мою сумку. Приблизился певец в белом, поздравлявший меня с возвращением, и спросил:
— На чашку чая не дадите, сэр?
Я протянул ему диск. Он удивился:
— Что это такое, мать твою?
— Новинка.
Меня арестовали в первый же вечер в Хидден Вэлли. Приехали они часиков в восемь, разбудили от крепкого сна. Я заснул перед камином.
Хидден Вэлли — небольшая возвышенность между Проспект-Хилл и Хедфорд-роуд. Тихое райское местечко в сошедшем с ума городе. С холма просматривается Лох-Корриб, и вы начинаете думать о детях, которых у вас никогда не было. За поворотом причал и магазины Роше. Дом современный, три этажа и подвал. И не поверите: деревянные полы и каменный камин. Полностью меблирован — тяжелые шведские кресла и диван. Даже книжные полки заполнены.
Трубочист сказал:
— Холодильник и морозильник полностью загружены. В буфете выпивка.
— Вы меня ждали?
— Мистер Тейлор, мы всегда кого-то ждем.
— Понятненько. Налить вам что-нибудь выпить?
— Нет, мне пора уходить.
Однажды мне попалось на глаза письмо Уильяма Берроуза[2] Аллену Гинсбергу:
В первый раз меня арестовали, когда я шлялся по берегу. Предполагалось, что я прибыл на бальсовом плоту из Перу с молодым парнишкой и зубной щеткой. (Я путешествую налегке, только самое необходимое.) Однажды вечером отставной капитан обнаружил меня в холле, сидящим после шести ампул долофина голышом на унитазе (который я свернул с места в туалете). Я болтал рукой в ведре с водой и распевал «Глубоко в сердце Техаса».
Я оглядел мой новый дом и подумал, что на этот раз я высадился в удачном месте. Я успел понежиться в ванне, разобрать вещи и познакомиться с помещением. В задней части дома я обнаружил уголь и решил разжечь камин. Собирался посидеть несколько минут, но задремал. Разбудил меня громкий стук в дверь. Я повозился с замком, открыл дверь и сказал:
— Полиция.
В форме. Лет по шестнадцать. Но вид грозный. Первый спросил:
— Джек Тейлор?
— Будто вы сами не знаете.
Тут вмешался второй:
— Мы хотели бы, чтобы вы с нами поехали.
— Почему?
Первый улыбнулся и сказал:
— Чтобы помочь нам в расследовании.
— Кофе я могу выпить?
— Боюсь, что нет.
Полицейская машина была припаркована прямо у парадной двери.
— Благодарю за такт. Мне хотелось произвести впечатление на соседей.
Полицейский, точно как в кино, положил мне руку на голову, когда я садился на заднее сиденье. Вроде бы заботился, но на самом деле умудрился стукнуть меня головой о крышу, проговорив при этом:
— Оп-ля.
Когда мы выходили из машины на Милл-стрит, подскочил местный фотограф Майк Шоке и спросил:
— Кто-нибудь интересный?
— Да нет, никто.
В участке меня провели в комнату для допросов. Я потер запястья, как будто только что избавился от наручников. В центре серого стола оловянная пепельница. Я вытряхнул из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Открылась дверь, и появился Кленси. Старший инспектор Кленси. Господи, как же длинна история наших отношений, только ничего хорошего не упомнишь. Он занимался тем делом, которое стоило мне карьеры. В те годы он был поджарым, как борзая. Мы были друзьями. Во время событий, приведших к моему увольнению, он вел себя как последний подонок.
Он достиг солидного возраста. При всех регалиях. Лицо багровое, на щеках пятна. Но глаза такие же подозрительные, как и раньше.
— Ты вернулся, — заметил он.
— Верно замечено.
— Я-то думал, что никогда больше тебя не увижу.
— Ну что мне на это сказать, братишка?
— Остается надеяться, что этот второй урод, Саттон, не объявится.
— Сильно сомневаюсь.
Саттон был мертв. Это я его убил, моего лучшего друга. Причем умышленно.
Кленси зашел мне за спину. Старый способ унизить человека. Первое правило допроса. И записано не в инструкции, выбито на камне. Я сказал:
— Не надо меня обижать, начальник. Я все скажу.
Спиной почувствовал поднятую руку, напрягся в ожидании удара. Но он сдержался. Я вытряс из пачки еще одну сигарету и прикурил. Он спросил:
— Какого черта ты путаешься с танкерами?
— С одним танкером.
— Не задирайся. Я тебя отправлю к черту на рога, не успеешь вспомнить об адвокате.
— А, ты имеешь в виду Трубочиста.
Он едва не лопнул от ярости и продолжил:
— Он мерзавец.
— Он тоже от тебя не в восторге.
Кленси плюхнулся на угол стола, штанины задрались. Над синим носком виднелась белая безволосая щиколотка. Он наклонился прямо к моему лицу.
— Послушайся моего совета, парень. Держись подальше от этой банды.
Я загасил сигарету и спросил:
— Ты не собираешься расследовать убийство четырех человек?
В углах его рта скопилась слюна. Он огрызнулся:
— Эти гребаные цыгане постоянно убивают друг друга.
Он встал и поправил с трудом застегнутый китель. Потом сказал:
— Убирайся.
— Я могу идти?
— Но не суй свой нос не в свои дела, понял?
Уже на пути к двери я заметил:
— Упаси Господи.
Оставив позади Милл-стрит, я направился на Шоп-стрит. Том Йорк из «Рэдиохед» как-то сказал:
«Каждый день ты думаешь, может, пора остановиться. Может, во всем этом нет смысла, потому что звуки, который ты издаешь и которые делали тебя счастливым, уже лишены всего, что когда-то значили. Только мозги себе запудриваешь».
Я постоял несколько минут на мосту. На противоположной стороне, рядом с Клэддафом, виднелся пирс Ниммо.
Тело Саттона так и не нашли. За его картинами теперь гоняются коллекционеры. Французы называют страшный сон словом «кошмар» — cauchemar. Алкоголику снятся сны, какими не может похвастать ветеран Вьетнама. Закрываете глаза и бормочете: «Вот сейчас…» — и вам не до шуток. Сначала, что обидно, алкоголь препятствует снам, или, по крайней мере, вы их не помните. Зато потом он питает их и поднимает до девятого уровня. Того самого, на котором не стоит задерживаться. По-ирландски сны — broingloidi, прекрасное мягкое слово. Пьянице хочется невозможного, хочется приятных снов. Напрасно. Но я никогда не видел во сне Саттона. Разумеется, днем я часто о нем думаю, но он со мной в светлое время суток. И слава богу.
Мне требовались Мертон и пинта пива. Необязательно в этой последовательности. Я направился к Чарли Бирну, владельцу магазина подержанных книг. Тот самый магазин. Когда я имел дело с библиотекарем Томми Кеннеди, который учил меня, что и как надо читать, он рассказал мне о Сильвии Бич. В те замечательные дни в Париже ее книжный магазин посещали
