Но не сегодня.
Сегодня отдыхающий киевлянин изумился бы: улица была перекрыта не для того, чтобы он мог пересекать ее в самых произвольных направлениях с бутылкой в руке, шатаясь среди толп таких же жаждущих. То есть совсем не для него. Но для кого же?
Понять это было трудно. Кордоны нарядных милиционеров плотно защищали центр старой киевской улицы от посторонних, пропуская лишь некоторые автомобили. И хотя и так было ясно, что в длинных белых лимузинах, джипах величиной со слона и низеньких аристократических «ягуарах» не простые люди сидят, право проезда за таинственное оцепление давали лишь после предъявления специальных пригласительных.
«Богачи гуляют», — ворчали оттесненные со своих позиций продавщицы цветов. Любопытные становились на ступеньки магазинов, залезали на столбы, вытягивали шеи. Издалека гремела веселая ритмичная песня. В ней легко узнавалась недавно популярная «La camisa negra» — о черной рубашке и любви. Мелодия на счет «раз-два-три-четыре» была так заразительно-зажигательна, что группы молодых людей уже становились в кружки и начинали приплясывать, подпевая: «Тенго ла камиса нера, ой ми амор эста де луто!»
— Да что же там за праздник такой? — спрашивали друг у друга прохожие.
Наконец нашелся один человек, из тех, кто всегда в курсе происходящего. Он сказал:
— Это открытие бутика Миры Ладыгиной. Ну, той самой…
— Тю, подумаешь, событие, — заметил кто-то. — В Москве у себя уже всех одели, теперь приехали нам втюхивать.
Там, куда простых смертных не пускали, действительно совершалось обычное мероприятие — открытие нового магазина одежды. Только обставлено оно было необычно. Сам бутик ни за что не вместил бы всех приглашенных, и часть праздника проходила прямо под открытым небом, на мощенном плиткой тротуаре. Накрытых столов не было, зато в густой толпе ловко скользили девушки на роликах с уставленными едой подносами в руках. Ласково улыбаясь, они предлагали выпить и закусить. Пузырилось шампанское, покачивалось в бокалах белое и красное вино, алели канапе с икрой, торчали разноцветные шпажки в крохотных бутербродах, и увенчивалось все это великолепие яркими аккордами винограда, киви, персиков и дынь. Греческий салат выглядывал из свернутой рулончиком ветчины. Буженина и разнообразные сыры благоухали так, что животы приглашенных начинали урчать и гости немедленно тянулись за угощением.
Только журналисты завистливо косились на еду вечно голодным глазом. Вначале им следовало выполнить свою работу, а уж после пресс-конференции можно было и оторваться.
Героиня праздника, сама Мира Ладыгина, стояла на ступеньках бутика в окружении нескольких человек. Знаменитому дизайнеру молодежной одежды исполнилось всего пятнадцать лет. Высокая, худенькая, но не страшноватой модельной худобой, а просто от природы стройная, с чертами девчоночьей, почти детской непосредственности и вместе с тем проснувшейся женственности. Запоминались ее лицо треугольного кошачьего абриса, острый вздернутый носик и окруженные веснушками выразительные глаза цвета крепко заваренного чая.
Поначалу в шуме, грохоте музыки и суете ничего нельзя было понять. Подвижный парень, чьи нервные жесты и озабоченное лицо выдавали пиарщика, махнул рукой, и группа журналистов принялась аплодировать, вначале неохотно. Но московские гости громко проскандировали: «Bay, Украина! Мы вас любим!» — и аплодисменты сделались искренними. Посыпались вопросы.
Пиарщик кивнул в сторону леса поднятых рук:
— Давайте вы, девушка в оранжевой бандане…
— Сколько лет вам было, когда открылся ваш первый бутик? — привычной скороговоркой спросила журналистка. — Где шьется ваша одежда?
— Мой первый магазин открылся в Москве три года назад. — Мира отвечала, словно отличница на сложном экзамене. Говорила она тихо, но голос ее звучал отчетливо. — Одежду шьют в Китае.
Журналистка тараторила еще что-то, но пиарщик резко бросил ей «хватит» и указал на следующую. Пресса была представлена почти исключительно женщинами.
— Есть ли у вас бойфренд? Кто он?
Мира не успела ничего сказать. За нее ответил мужчина, стоявший рядом, ступенькой ниже.
— Бойфренда у Миры нет. У нее есть любимое дело, много друзей и семья!
Журналистки оживились. Это был отец Миры, Марат Ладыгин — известный российский бизнесмен и миллионер.
— Но ведь у нее не родная мать? — без разрешения выкрикнула женщина в джинсовом костюме.
Ее проигнорировали. Пиарщик кивнул в другую сторону. Оттуда послышался заученный вопрос:
— Носите ли вы сами то, что придумываете?
— Да, — сказала Мира. — Все, что разрабатываю, я ношу сама.
Отец снова вмешался.
— И не только она, — с энергичным нажимом сказал он. — Мирочкин дизайн признает модная молодежь всей планеты. Ее одежду считают честью носить даже звезды с мировым именем, например Дорис Милтон. — И он кивнул вправо.
Все повернулись туда и ахнули. Действительно, рядом со ступенями бутика, окруженная бодигардами, стояла всемирно известная голливудская актриса, телеведущая и поп-певица. Она улыбнулась знаменитой американской улыбкой и что-то прощебетала по-английски. Всем было понятно, что приглашение такой суперизвестной персоны стоило Марату Ладыгину больших денег.
— Скажите… — Этот трепетавший в журналистских сердцах вопрос тут же кто-то озвучил, — какой гонорар вы заплатили Дорис за то, что она прилетела на открытие бутика вашей дочери?
— Миллион долларов! — ответил бизнесмен, одаряя прессу ослепительной улыбкой. — А теперь достаточно вопросов.
Пиарщик подхватил:
— Эксклюзивное интервью Миры Ладыгиной вы сможете прочитать в журнале «Эгоист»! Открываем бутик, угощаемся и празднуем! Прошу!
Музыка стала торжественной. Мире Ладыгиной вручили большие ножницы, и девочка, повернувшись к красной шелковой ленте у входа, неловко поднесла к ней инструмент. Но то ли ножницы были тупыми, то ли лента оказалась слишком скользкой, только символическое действие все не происходило.
Ее папа, Марат Ладыгин, как раз шептал что-то на ухо пиарщику. Еще три человека из свиты были заняты сдерживанием журналистов, так и норовящих подняться по ступенькам поближе.
Плечи Миры нервно задвигались: еще разок… Нет, никак. Толпа замерла и не дышала. Наконец отец повернулся к дочери, но ничего не успел ни сделать, ни сказать. В этот момент стоявшая чуть в стороне женщина небольшого роста стремительно поднялась к девочке и одним движением сдернула алую ленту с ручки, затем руками натянула ленту так, чтобы ее можно было легко разрезать, и кивнула Мире. Девочка мгновенно перерезала полоску ткани, благодарно взглянула на женщину, с облегчением отдала ножницы кому-то, стоявшему рядом, и вошла в открытую дверь магазина.
