Это была женщина в облегающем одеянии, которое одновременно скрывало и всячески подчеркивало крепкую мускулистую плоть. Снизу доверху; от аккуратных тапочек до оголенных плеч, тело женщины было обтянуто тончайшим зеленым шелком, сидевшим чуть не плотнее собственной кожи: казалось, его так и сшили прямо на ней. На бедрах висело нечто вроде коротенькой юбочки — этакая пародия на стыдливость. Особенно туго шелк натягивался на груди, прижимая нежные выпуклости (видимо, затем, чтобы удерживались на месте во время головоломных акробатических трюков).
Определить длину каштановых волос Конану не удалось: они были заплетены в косу и аккуратно уложены на затылке. Ступни и точеные кисти рук были закалены упражнениями и не украшены ни перстеньком, ни браслетом: побрякушки только помешали бы гимнастке в ее ремесле.
Вид циркачки, столь разительно отличавшейся от деревенских девушек Шема, вызвал в душе Конана целую волну необыкновенных устремлений и пожеланий. В свое время ему приходилось иметь дело с воительницами. Равно как и с лихими морячками, пиратствовавшими не хуже мужчин. С танцовщицами, жившими в больших городах... Но только тут до него впервые дошло, что именно такие девушки ему и нравились всего больше. По крайней мере, они составляли наиболее приятное разнообразие в его похождениях.
Внезапно забыв о двух местных обольстительницах, увивавшихся подле него, Конан наполовину приподнялся со скамьи и протянул руку. Он хотел всего лишь привлечь внимание акробатки, предложить ей освежиться напитками и развлечься беседой, но его намерения истолковали превратно.
— А ну-ка убери лапищи, переросток! Вздумал мешать шествию, дубина стоеросовая?
Хлесткий шлепок по тыльной стороне кисти заставил Конана отдернуть руку. Он обернулся и тут только впервые, как следует разглядел третьего члена команды — коренастого широколицего карлика в сером одеянии с просторными рукавами и остроконечной черной шапочке. Он двигался с присущей карликам быстротой и смазал Конана по руке концом серебряной флейты — той самой, на которой перед этим искусно играл, аккомпанируя стишкам зазывалы. Музыкант шмыгнул мимо Конана, блеснув быстрыми ясными глазами, и киммериец отметил про себя, что черты лица у него были правильные и не лишенные обаяния.
— Слушай, парень, ты не слишком учтив,— сказал Конан, поднимаясь на ноги и выпутываясь из объятий девиц. — Я всего лишь собирался пригласить даму задержаться для небольшой беседы, ну, может, разделить кружечку хорошего сидра. Мне, кстати, весьма по душе ваши несомненные таланты и праздничные костюмы. Особенно что касается красавицы, которая...
— Хватит болтовни, деревенщина! — перебил, оборачиваясь, силач-предводитель. — У нас дело есть, в отличие от тебя!
— Вот это верно,— сказала прекрасная акробатка.
Впрочем, в ее насурьмленных глазах читался некоторый интерес, и она не думала смеяться над Конаном.
— Мы должны пройти по целой деревне, а потом все приготовить для завтрашнего выступления на ярмарке, и...
— В общем, дел выше крыши, — вновь перебил силач. — Так что некогда нам рассиживаться в какой-то дыре и наслаждаться лошадиной мочой в обществе невоспитанного олуха. Отвали, тебе говорят!
Посмотрев на кубок в руке Конана, он сморщил нос, словно от неприятного запаха, а потом встал против киммерийца и что было силы напряг одетый мышцами торс.
Конан, в общем, видел, что здоровяк больше разыгрывал из себя этакого самоуверенного задиру. Но не только разыгрывал. Было в его напускном презрении и нечто прочувствованное, глубоко личное.
— А что, если я тебя просто возьму и выкину отсюда, бычий загривок? — поинтересовался киммериец. — Может, тогда у красавицы найдется время и место немного поболтать с ее поклонниками?..
И он, глядя через намасленное плечо великана, подмигнул акробатке, с сомнением взиравшей на воинственные выходки мужчин.
— Ну, а если вы все же решите вести себя как приличные люди, я с удовольствием прогуляюсь вместе с вами, да и помогу, чем могу...
— Хватит трепотни! — раздраженно рявкнул силач.
Расталкивая людей, он шагнул вперед и толкнул Конана в грудь ладонью. Толчок заставил киммерийца покачнуться назад, часть пива выплеснулась из бокала прямо за корсаж Грутельде.
— Сядь, чужеземец, и не высовывайся, пока я тебе руки-ноги узлами не завязал!
— Значит, подраться желаешь, — констатировал Конан.
Он вручил Грутельде свой бокал и, не спуская глаз с великана, несколько раз глубоко вдохнул, а потом встал в борцовскую стойку: развел руки и стал перекатываться на носках.
— Что? Схватка в таверне? — захохотал его противник. — Ну, как хочешь! Я, Рогант Сильный, принимаю твой вызов! — И циркач начал было принимать стойку вроде Конановой, но вдруг поднял ладонь: — Эй, только избавься сперва от своей живорезки! Не ровен час, будешь падать, напорешься...
Его палец указывал на небольшой кинжал на поясе у Конана. Если по совести, этот нож с лезвием не больше ладони длиной и оружием-то назвать было трудно — так, мясо да хлеб за столом резать, и все. Тем не менее, Конан сказал:
— Сниму, если хочешь.
Отвязав ножны от пояса, киммериец повернулся вручить его хихикающим подвыпившим девицам, волею судьбы оказавшимся его секундантками. Пускай Тарла его подержит: она, в отличие от Грутельды, навряд ли пустит ножичек в ход... скажем так, от излишнего девического волнения...
Он уже разворачивался навстречу противнику, когда на его шею безо всякого предупреждения легла железная лапа — и рванула вниз! Он неловко шагнул, силясь удержать равновесие, и взмахнул рукой, но рука тотчас попала в искусный борцовский захват. Рогант швырнул Конана в сторону, киммериец налетел на стол, перекатился через него и обрушился на пол.
