Всеобщий восторг и преклонение, конечно, льстят тщеславию, но тем не менее, отнюдь не всегда за ними следует скорое замужество. К несчастью, вскоре обнаружилось, что сия девица на выданье не имеет за душой иного приданого, кроме личного обаяния. Поэтому нетрудно поверить, что капитан Бартон, заявив о себе в качестве официального поклонника безденежной мисс Монтегю, произвел в свете немалый фурор.
Сватовство его, как и следовало ожидать, имело успех, и вскоре леди Рочдейл поведала по секрету всем своим ста пятидесяти близким подругам, что капитан Бартон, разумеется, с ее позволения, предложил руку и сердце ее племяннице, мисс Монтегю, а она согласилась принять его предложение при одном условии: на брак ее должен благословить отец, который как раз возвращается домой из Индии и прибудет сюда, самое позднее, недели через две-три. Никто не сомневался в том, что согласие отца — дело решенное, следовательно, задержка носит чисто формальный характер. Все смотрели на капитана Бартона и мисс Монтегю как на жениха и невесту, и леди Рочдейл, строго соблюдая старосветские правила приличия, без которых охотно обошлась бы ее племянница, категорически запретила девушке до приезда отца участвовать в городских развлечениях.
Капитан Бартон стал частым гостем в доме леди Рочдейл и пользовался всеми привилегиями близкого друга семьи, какими обычно наделяется после обручения удачливый поклонник. Таково было положение дел в дни, когда впервые дали знать о себе таинственные силы, омрачившие вскоре жизнь наших героев.
Леди Рочдейл занимала уютный особняк в северной части Дублина, а капитан Бартон, как мы уже говорили, обитал на южной окраине города. Расстояние между этими домами было весьма значительным, а капитан Бартон имел привычку после вечеров, проведенных в гостях у пожилой дамы и ее очаровательной воспитанницы, возвращаться домой пешком, без провожатых.
Кратчайший маршрут его ночных прогулок на довольно большом протяжении пролегал по недавно проложенным улицам, где были обозначены лишь фундаменты возводимых домов.
Однажды вечером, вскоре после обручения с мисс Монтегю, он задержался в гостях позже обычного. Разговор зашел о свидетельствах откровения Божьего; капитан с бессердечным скептицизмом отпетого язычника опровергал их достоверность. Свободомыслие, или «французские принципы», как мы ныне называем их, завоевало в те времена немало почитателей в высшем свете, особенно среди тех его представителей, которые не чужды были идеям вигов, поэтому и пожилая дама, и ее юная воспитанница не настолько закоснели в пуританстве, чтобы считать взгляды мистера Бартона серьезным препятствием к предполагаемому браку.
Как водится, разговор вскоре перешел на предметы чудесные и необъяснимые. Капитан Бартон, по всегдашней привычке, подвергал все уверения дам оспариванию и насмешкам. Правду говоря, он ничуть не притворялся, а искренне отстаивал свою точку зрения. Пожалуй, в этом можно усмотреть некую иронию судьбы: объектом воздействия потусторонних сил стал не кто иной, как сам капитан — по многолетнему убеждению неисправимый скептик во всем, что касается сверхъестественных явлении.
Когда мистер Бартон, как обычно, в одиночестве, отправился в обратный путь, было уже далеко за полночь. Он дошел до пустынной улицы, где лишь зачаточные, едва поднимающиеся над землей стены обозначали границы фундаментов. Луна заливала окрестности туманным сиянием, и в ее неверном свете дорога казалась еще угрюмее. Кругом царила мертвенная тишина, неуловимо тревожащая душу; звуки шагов раздавались в ней неестественно гулко.
Не успел капитан дойти до середины улицы, как вдруг позади, шагах в сорока, послышалась громкая размеренная поступь.
Чувствовать, что за вами идут по пятам, всегда неприятно, особенно если это случается на глухой пустынной улице. Капитану Бартону стало не по себе, он резко обернулся, чтобы встретиться с преследователем лицом к лицу. Полная луна освещала каждый камушек на дороге, однако, сколько ни вглядывался капитан, ничего похожего на человеческую фигуру он не заметил.
Этот звук не был эхом его собственных шагов — капитан потопал ногами о землю, прошелся взад и вперед, но не получил ни малейшего отклика. Не обладая чересчур бурной фантазией, он был вынужден в конце концов признать эти звуки игрой воображения. Удовлетворив таким образом свое любопытство, капитан пошел дальше, но, не успел он сделать и дюжины шагов, как таинственная поступь раздалась снова. На этот раз преследователь словно задался целью доказать капитану, что топот этот не имел ничего общего с эхом — шаги то стихали, то пускались бежать, то снова замедляли ход.
