— Ваши трудности, надо полагать, относятся к постулатам откровения Божьего, — предположил священник.
— Ну… нет… не совсем; собственно говоря, мне стыдно признаться, я даже не обдумал свои затруднения настолько хорошо, чтобы связно изложить их; но… но есть вопрос, который вызывает у меня особенный интерес.
Он снова замолчал, и доктору Маклину стоило немалых трудов заставить его продолжать.
— Дело вот в чем, — сказал Бартон. — Каковы бы ни были мои сомнения в подлинности того, что мы приучены звать откровением Божьим, я глубоко убежден по крайней мере в одном из его положений — в том, что за нашим миром скрывается другой, населенный духами; деяния этого мира, по счастью, скрыты от нас, однако, могут проявляться и в нашем мире; и если это случается, последствия бывают ужасны. Я уверен — точнее, я знаю, — с возрастающим волнением продолжал Бартон, — что Бог — грозный Бог — существует, что за преступлением следует воздаяние и что наступает оно самыми неожиданными и таинственными путями, посредством способов самых непостижимых и пугающих; что существует мир духов — о Боже, какой ценой далось мне это убеждение! — мир злобный, неумолимый, всемогущий, и он меня преследует, терзает адскими муками, на меня обрушилась вся ярость преисподней!
Мало-помалу Бартон пришел в такое возбуждение, что преподобный отец не на шутку встревожился. Быстрая, сбивчивая речь капитана, безумный ужас в глазах являли чудовищную противоположность обычному холодному, бесстрастному самообладанию этого человека.
— Дорогой мой, — сказал, помолчав, доктор Маклин. — Вижу, вам в самом деле очень нелегко, однако рискну предположить, что подавленное настроение ваше имеет под собой чисто физические причины и что перемена климата и прием тонизирующих средств вскоре вернут вам привычное спокойствие и бодрость духа. Классическая теория, согласно которой всякое болезненное состояние мозга связано с недостаточностью в работе того или иного внутреннего органа, заключает в себе больше истины, чем мы склонны признавать. Поверьте, стоит вам, под руководством опытного врача, уделить чуть больше внимания диете, физическим упражнениям и прочим составляющим здорового образа жизни, как вскоре вы снова станете самим собой.
— Доктор Маклин, — Бартон заметно содрогнулся, — что толку тешить себя несбыточными надеждами. У меня вообще не осталось никаких надежд, кроме одной: что спиритическое существо, терзающее меня, будет когда-либо побеждено более могучим сородичем и я обрету свободу. Если этого не произойдет, я погиб — погиб навсегда.
— Но не забывайте, мистер Бартон, — взывал к нему священник, — были на свете и другие несчастные, они страдали не менее вас.
— Нет, нет и нет, — раздраженно перебил капитан. — Нет, сэр, я человек отнюдь не легкомысленный и далеко не суеверный. Напротив, я, может быть, настроен чересчур скептически и ничего не принимаю на веру. Пусть раньше меня не убеждали никакие доказательства, пусть иногда я отвергал даже то, что видел собственными глазами — теперь я вынужден поверить, не могу не поверить. Я убежден до глубины души, что меня преследует, ходит за мной по пятам… кто же? ДЕМОН!
При этих словах лицо Бартона, покрытое капельками пота, побледнело, как смерть, в глазах пылал нечеловеческий ужас и отвращение.
— Помоги вам Господь, мой бедный друг, — потрясенно проговорил доктор Маклин. — Помоги вам Господь, ибо, чем бы ни были вызваны ваши страдания, они воистину неизмеримы!
— О да, помоги мне Господь, — эхом отозвался Бартон. — Но станет ли Он мне помогать? Станет ли?
— Молитесь Ему, молитесь усердно и с верой в душе, — сказал священник.
— Молитесь, молитесь, — снова откликнулся Бартон. — Но я не умею молиться — мне легче сдвинуть гору усилием воли. Для молитвы у меня недостаточно веры; что-то в моей душе мешает молиться. Ваш совет невыполним, буквально невыполним.
— Попытайтесь, и вы поймете, что это не так, — настаивал священник.
— Попытайтесь! Я уже пытался, и попытки эти лишь наполняли меня смятением и, иногда, ужасом. Пытался я тщетно, более чем тщетно. Стоит мне воззвать к Создателю, как разум мой заполоняют чудовищные, невыразимые мысли о вечности и бесконечности; они сводят меня с ума. Я в ужасе отшатываюсь. Говорю вам, доктор Маклин, если я и обрету спасение, то каким-то иным путем. Мысль о неизбывности Создателя невыносима для меня — мой разум не в силах ее принять.
— Тогда скажите, уважаемый, — продолжал священник, — каким образом, по-вашему, я могу быть вам полезен? Какими словами или делами я могу облегчить ваши страдания?
— Для начала выслушайте меня, — подавленно ответил капитан Бартон, с трудом превозмогая волнение. — Выслушайте, а я подробно опишу события, сделавшие мою жизнь невыносимой. Злобный демон довел меня до того, что я начал бояться смерти и загробного мира и в то же время возненавидел жизнь.
Бартон подробно описал происшествия, о которых уже рас сказывалось ранее, и продолжил:
— Я понемногу начал привыкать к НЕМУ. Я не видел этого демона во плоти — слава Богу, ЕМУ не дозволено появляться при свете дня. Благодарение Господу, время от времени я получаю передышку от невыразимых ужасов, какими сопровождается появление этого существа. Однако и во время этих передышек злоба ЕГО преследует меня; ни на час, ни на миг мне не удавалось избавиться от ощущения, что злой дух следует за мной по пятам, не спускает с меня глаз. Я беспрерывно слышу богохульства, вопли отчаяния, крики ненависти. Эти звуки несутся за мной, едва я заворачиваю за угол улицы, доносятся до моих ушей по ночам, когда я сижу у себя в спальне. Голоса преследуют меня повсюду, обвиняют в чудовищных преступлениях и — о Боже! — угрожают возмездием и вечными муками. Тс-с! Слышите? Вот ОНО! — воскликнул Бартон с безумной торжествующей улыбкой. — Ну что, теперь вы убедились?
