Сжав сумочку, Одри откинула назад тяжелые блестящие волосы, волнами спускавшиеся почти до самых плеч. Она смотрела на Брайана, чуть приоткрыв рот, и выражение недоверия на ее лице сменилось каким-то новым, к которому надо было присмотреться повнимательнее.
— Не говори глупостей, Брайан! Никогда не слышала…
— Ты и не могла слышать. Идем.
«Метрополь» был роскошным отелем, хотя не самым роскошным и далеко не самым современным. Войдя через парадную дверь, Брайан повел свою спутницу налево через маленькое фойе мимо лифта, напоминавшего гроб красного дерева, в салон с высоким потолком и большими окнами, выходящими на набережную и озеро.
Ничто не нарушало царившую здесь гнетущую атмосферу. Тусклый свет из углов освещал ядовито-зеленую мебель, обильную позолоту и обнаженных богинь, вырезанных и написанных на штукатурке стен. Бросив на стол сумочку и накидку, Одри села напротив Брайана; по ее настроению было видно, как любопытство боролось в ней с вызовом.
— Одри, где и когда ты встретилась с этой женщиной?
— О господи, какое это имеет значение?
— Может быть, и никакого, но будет лучше, если мы точно восстановим все факты. Где и когда ты встретилась с этой женщиной?
— Я встретилась с ней прошлой зимой в Лондоне. Она была там вместе с мужем; они ходили по всем театрам. Ее муж — Десмонд Ферье, — кстати, ты знаешь, кто он?
— Да, мне известно, кто он, так же как и то, что они поженились во время войны.
— Не могу сказать, что я с самого сначала знала все это. Кажется, когда-то мистер Ферье был не менее знаменит на драматической сцене, чем Ева в кино. Хотя боюсь, что никогда даже не слышала о нем — просто смутно припоминаю что-то…
— Ничего удивительного. Десмонд Ферье был выдающимся актером — лучшего Отелло и Макбета сцена не знала. Ты слишком молода для того, чтобы помнить его.
— Молода! Молода! Молода!
— Тем не менее это правда, моя дорогая. Тебе — двадцать семь, но ты кажешься намного моложе; мне — сорок шесть, а выгляжу я старше, и это — как ни жаль — неоспоримая истина.
Снаружи послышался шум проехавшей машины, и тусклые огни дрогнули. Одри быстро подошла к одному из окон и выглянула, но машина не остановилась, и девушка вернулась к столу.
— По-моему, Ева и мистер Ферье не очень ладят друг с другом. Они оба уже не работают, и это им очень не нравится. Ну так вот, — Одри приподняла плечо, — я рассказывала о том, как встретилась с Евой. Она очень привязалась ко мне и пригласила приезжать к ней в любое время, как только я захочу. Позже стала писать мне, а три недели назад назначила определенную дату. Вот и все.
— Она пригласила тебя на виллу, а ты устроилась в отеле?
— Конечно! Естественно!
— Что-то я тебя не вполне понимаю.
— Дело в том, что она организует нечто вроде приема; будут и другие гости. Он состоится завтра, но, зная, как мой отец шпионит за мной, я, естественно тайком, воспользовалась возможностью иметь в своем распоряжении двадцать четыре часа, но тут Фил позвонил мне и пригласил пообедать, и я, конечно, согласилась.
— Фил?
— Филип Ферье. — Нежный голос зазвучал громче. — Это — сын Десмонда Ферье от предыдущего брака. Я познакомилась с ним тоже в Лондоне, если тебе так хочется знать. Он — очень серьезный человек и не смеется надо мной, к тому же он очень милый и довольно волнующий.
— Тем лучше для Фила.
Снаружи снова раздался шум мотора, и Одри обернулась.
— Я вижу, ты нервничаешь, ожидая его приезда?
— Да, нервничаю! Послушай, Брайан, к чему все эти расспросы?
— Ничего особенного, просто я пытался найти какую-нибудь связь, которой, может быть, и не существует, между виллой в холмах по дороге на Шамбери и тем, что произошло севернее Берхтесгадена в июле тридцать девятого.
— Берхтесгадена?! — воскликнула Одри.
— Да. В знаменитом Кельштайнхаусе — «Орлином гнезде» Гитлера в горах юго-восточной оконечности Баварских Альп. Там кое у кого закружилась голова; именно там умер Гектор Мэтьюз.
Ни Брайан, ни Одри не присели. Хотя он и нажал на звонок, чтобы вызвать официанта, тот не появился; только обнаженные богини томились, глядя на них с потолка, словно бы сожалея о своем заточении.
Брайан сделал недоуменный жест.
— Я могу очень коротко рассказать тебе о том, что произошло, — сказал он. — Однако это мало что даст, если ты не поймешь состояние духа, атмосферу, условия того времени: это невероятное количество микрофонов, флагов и знамен; толпы людей, в исступлении скандирующих: «Зиг хайль!»
Но даже это не поможет, если не знать человеческие мотивы поведения этой женщины. Что толкнуло ее на этот шаг? О чем она думала, когда совершала это? Тут-то я и застрял.
Твоя подруга Ева была тогда не старше, чем ты сейчас, и находилась на самом пике своей довольно успешной карьеры в Голливуде. В начале июня она приехала в Германию и сразу же стала направо и налево расхваливать «новый порядок».
Лидерам «нового порядка» она тоже нравилась. Помимо того что Ева была великолепно сложенной блондинкой, она прекрасно говорила по-немецки для англичанки. Немцы и мечтать не могли о такой пропаганде. Чего только они для нее не делали: она была во всех газетах, кинохронике, журналах. Ева и шагу не делала, чтобы ее не сфотографировали под руку с каким-нибудь высокопоставленным нацистским деятелем.
Рекламный трюк? Может быть. Но некоторые сомневаются в этом.
Во-первых, это никоим образом не способствовало ее карьере за пределами Германии. Во-вторых, я думаю, что в частной жизни она изо всех сил старалась быть похожей на персонажей, которых обычно играла на сцене и на экране: шикарной, чувственной, пресыщенной удовольствиями и тому подобное. Если не принимать во внимание соображения рекламы, она никогда не шла на то, чтобы провозглашать, что место женщины — дома и что мужчина имеет право лишать ее возможности самой зарабатывать себе известность. — Брайан замялся и, оглянувшись, спросил: — Ты встречалась с ней, Одри. На твой взгляд, это справедливая оценка?
