Было больно. Девушка не нарочно заехала ему коленом в живот и локтем в зубы, и он был очень рад, когда она слезла с него и проворно отпрыгнула в сторону.
— Королева наездников, — пробормотал он, с трудом поднимаясь.
— Извини, — сказала она и отступила на два шага. Туфли ее валялись там же, где Юстин их уронил. Теперь он поднял их, сложил подошва к подошве и сунул под мышку.
— Отдай, — сказала круглопятая, переминаясь с одной босой ноги на другую.
— Сейчас, — хмыкнул Юстин.
Девушка протянула руку:
— Дай.
— Не дам. Босиком не убежишь.
Девушка мельком взглянула на небо — тучи тем временем сгустились, солнце не проглядывало.
— А я и так не убегу. — сказала она почти шепотом. — Давай, мажь меня дегтем… Чего уж там. Вперед.
Юстин нахмурился. Помолчал, глядя круглопятой в глаза; бросил ей туфли тем мгновенным плавным движением, каким дед учил его метать ножи:
— На!
Она поймала. Проглотила слюну; обулась, нарочито не глядя на Юстина. Выпрямилась, вскинула подбородок; Юстин сроду не видел благородной дамы, но подумал в эту минуту, что именно так, вероятно, благородные дамы и выглядят…
— Прощай, — сказала девушка так горделиво и таким низким голосом, что Юстин подумал: пробасила.
— Прощай…
Она повернулась и пошла прочь. Не шла — выступала, будто по ковровой дорожке; на десятом шаге споткнулась о корень и чуть не упала. Зашипела от боли.
Обернулась.
Юстин стоял, не двигаясь с места.
— У тебя поесть найдется?
— А что, черешни не сытные?
— Дались мне твои черешни… У меня ноги вон все исцарапанные. И колено болит.
Юстин остановился:
— Слушай, откуда ты взялась? Среди ночи, под утро? Одна? Отсюда до ближайшего хутора целый день топать, если пешком… А до города все два дня… Где твой экипаж? Где твоя лодка?
— Лодка?
— Но ты же сказала, что морем добралась?
Девушка некоторое время пыталась придумать убедительную ложь. Не придумала. Поморщилась:
— Давай присядем.
И она уселась прямо на траву, требовательно уставилась на Юстина снизу вверх, и он вынужден был последовать ее примеру. Девушка посмотрела, насупившись, Юстину в глаза, вытащила откуда-то из-за пояса маленький ножик и, вспарывая траву и землю, очертила вокруг себя и Юстина широкий круг.
Последовала долгая пауза.
— Это зачем? — спросил наконец Юстин.
— Это у меня привычка такая, — серьезно ответила девушка. — Так вот, что же я хотела тебе сказать… У тебя поесть найдется?
— Хлеб, — медленно сказал Юстин. — Сыр… Но это все в доме, а там дед… Деду про тебя говорить или как?
Девушка опустила глаза:
— Нет, деду про меня лучше не говорить… А у вас в доме нету такой штуки, чтобы погоду предсказывать?
— Есть паук заговоренный… На сегодня дождь обещал.
Девушка застонала. Помотала опущенной головой, так что коротко — до плеч — остриженные волосы закачались светлым шатром:
— У-у-у… А на завтра?
— Он дешевый, — сказал Юстин. — Только на один день предсказывает.
Помолчали.
— Ты забыл, как меня зовут, — сказала девушка.
— Ага, — признался Юстин.
— Анита.
— Вот теперь точно не забуду.
— Это хорошо, что я тебя встретила, а не деда, — серьезно сказала Анита.
— Дед тоже добрый, — нерешительно возразил Юстин.
Анита хмыкнула. Некоторое время было очень тихо.
— Птиц не слышно, — сказал Юстин. — Плохо.
— Наездники, — сказала Анита. — Я… Слушай, ночью страшно было. Их в саду вашем гоняло штук шесть.
— Ага, — сказал Юстин. — Мне дед велел сторожок наладить, так они сторожок сорвали…
И опять стало тихо.
— А вот почему люди наездников боятся? — спросила Анита. — Ну ладно, они могут загнать курицу, поросенка там… если не намазать заговоренной смолой. Ну, ворон загоняют… Крыс… А люди почему боятся?
— Горевестники, — коротко ответил Юстин. — И потом… Птиц нет, саранча приходит. Яблоки созреть не успеют, про вишню я уж молчу… А зачем ты круг нарисовала?
— Это такой символ доверия, — сказала Анита. — Ты меня за черешни свои простил… Ну и я тебе благодарна. Так, в общем.
— А откуда ты взялась?
Анита вздохнула:
— Слушай… Будь другом. Принеси мне поесть, а заодно посмотри, что там твой заговоренный паук показывает. А я тебя здесь обожду. Хорошо?
Юстин помолчал, потом без слов поднялся и пошел к дому. Дед был в сарае; не окликая его, Юстин потихоньку вошел в дом, отрезал хлеба, сыра и кусочек колбасы, налил в небольшой кувшин молока и, подмигнув Огоньку, пустился в обратный путь.
На полдороги вспомнил, что забыл посмотреть на паука. Возвращаться не стал; тучи, против ожидания, перестали сгущаться и даже слегка разошлись, так что в голубое окошко брызнул на какое-то мгновение луч солнца…
Потом серые перья сомкнулись снова.
Когда Юстин со свертком и кувшином, добрался до места, где оставил Аниту — там уже никого не было. Только пустой круг, нарисованный ножом.
— Дед… А когда круг рисуют на земле — это зачем?
Дед скосил на Юстина здоровый глаз:
— Да разные заклятия бывают… От чужого уха, или от чужого глаза, или от дурного помысла. А тебе зачем?
— Да так, — сказал Юстин, и дед не стал расспрашивать. Вздохнул только и вернулся к своей работе — рубашку штопал.
— Да так, — повторил Юстин виновато. — Девушка тут была…
Дед поднял бровь.
— Да, — Юстин поерзал. — И главное, непонятно, откуда взялась. Ноги нежные, туфли господские, новенькие. Ни экипажа, ни лошади, платье такое, будто только что из дому. На берегу следов нет… Я специально на берег ходил. Песок нетронутый с прошлого дождя…
— Горевестники, — сказал дед, пряча лицо глубоко в бороду. — Так я и знал.
— Так ведь нету никакого горя…
— Девушка ниоткуда — это не радость, сынок. Радость — это когда девушка настоящая, здоровая, усталая, потом пахнет; когда ты знаешь, чья она и откуда пришла… А это не девушка, сынок, это мара, или русалка, или еще какая-то гадость, ты вот что… Давай-ка оберег тебе сочиню какой-нибудь.
— Она живая, — растерянно возразил Юстин. — Ноги расцарапала… И тяжелая такая…
Дедова бровь поднялась еще выше.
— Она на меня с дерева упала, — виновато пояснил Юстин.
Здоровый дедов глаз смотрел пристально, слепой — отрешенно.
Всю следующую неделю шел, иногда прекращаясь, дождь. Трава в саду поднялась по пояс; паук-предсказатель упрямо сидел в левом нижнем углу паутины, что во все времена означало облачность, дожди и непогоду.
Дед все-таки уехал на ярмарку. Угнездился в телеге, прикрывшись от неприветливого неба куском рогожки, и Юстин на несколько дней оказался ответственным за все хозяйство и всю скотину.
Поздно вечером, закончив наконец-то все дела и забравшись на холодную печку — они с дедом никогда не топили летом, — Юстин долго мерз, кутался в отсыревшее одеяло, стучал зубами и, вспоминая Аниту, сжимал в кулаке изготовленный дедом оберег — смолистый шарик с торчащими из него перьями.
Наутро небо было чистое, ясное, и прежде чем паук-предсказатель успел перебраться из левого нижнего угла в правый верхний, весь двор и весь мир оказались залитыми солнцем.
— Стой!
Девушка вздрогнула и остановилась. Платье на ней было уже другое — зеленоватое, с высокими пышными рукавами.
— Не ходи сюда, — сказал Юстин. — Откуда ты снова взялась? С неба?
— Извини, — сказала девушка, чуть помолчав. — Я думала… Ну если я так тебя возмущаю самим своим видом — я уже ухожу.
— Погоди, — сказал Юстин в замешательстве. — Я только хотел… Ты нежить?
— Что? Опять?! Королева наездников я, ты сам сказал… Прощай.
— Да погоди ты! — рассердился Юстин. — Я по-человечески с тобой… Я тебе колбасы принес. Я ее сам нечасто ем. А тебе принес — хлеба, сыра, молока… колбасы… А ты куда девалась? И как после этого поверить, что ты не нежить?
— А, — Анита запнулась. — Я в самом деле… Ты извини. Мне надо было быстро уйти… — и она опустилась на траву, прямо где стояла, и приглашающе похлопала по земле рядом с собой.
Юстин потрогал оберег на шее — и сел. Анита тут же вытащила свой ножик и заключила их обоих в круг.
— Мне надо было уйти, — повторила Анита. — Понимаешь… Я человек, такой же, как и ты. Можешь мою руку потрогать — теплая… Это что у тебя, оберег? Я его хоть на себя надеть могу, и мне ничего не сделается. Потому что я человек.
— А куда ты девалась? — мрачно спросил Юстин.
Анита вздохнула:
— Ну, есть у меня один… способ… Я на солнце смотрю.
Юстин невольно поднял глаза к ясному небу. Зажмурился:
— Я тоже иногда смотрю… Через стеклышко. Ну и что?
Анита кивнула, будто обрадовавшись:
— Вот-вот… Через стеклышко. И я…
Она коснулась цепочки на шее — на цепочке болталось закопченное стеклышко, очень темное, круглое, с отшлифованными краями.
— Я смотрю через него на солнце, и оно переносит меня домой, — шепотом объяснила Анита. — А если солнца нету… Я тогда, помнишь, когда наездники… Я на закате не ушла, хотела поближе на них посмотреть. А утром были тучи… А если тучи, я не могу попасть домой. И если бы я тогда, в тот просвет, солнце не поймала — неделю мне тут сидеть, а отец… Он, в общем, не понял бы.
Юстин молчал. Смотрел на круглое стеклышко.
— Это заговор? — спросил наконец.
Анита усмехнулась:
— Скажешь такое… Это не заговор. Это магия.
— Да? — Юстин повел лопатками, будто от холода.
— Ничего особенного, — с напускным равнодушием сказала Анита. — Посмотришь — и дома…
— А можно мне посмотреть?
Анита отпрянула. Быстро спрятала стеклышко за вырезом платья:
— Ты что, хочешь оказаться у меня дома?
В голосе у нее был такой ужас, что Юстин помрачнел:
— А что?
— Ничего, — сказала Анита. — Просто… ни к чему это.
— А оно только к тебе домой переносит?
— Отсюда — да, — кивнула Анита. — Из дома — в любое… место. То есть, конечно, не в любое, но во многие места. Надо захотеть. Если старое место — то вспомнить. Если новое — представить.
— Значит, — сказал Юстин, — значит, сегодня ты захотела вернуться сюда?
Анита отвернулась:
— Да… Чего особенного?
— А зачем? За черешнями? Понравилось?
Она покосилась на него почти неприязненно:
— Знаешь, если все время шутить одинаково, то шутка становится чем-то совсем другим, тебе не кажется?
— Ну извини, — сказал Юстин, чувствуя себя дураком.
— Мне здесь понравилось, — сказала Анита просто.
И в полной тишине этого утра они замолчали. Надолго.
Анита сидела вполоборота к Юстину. Русые волосы были не распущены, как в прошлую встречу, но аккуратно подобраны гребнями. В мочке розового уха поблескивала зеленая искорка-серьга. Анита смотрела мимо Юстинова взгляда — вдаль.
— Знаешь, — сказал Юстин, — наверное, тебе не следовало вот так, сразу, открывать свою тайну кому попало. Другой человек мог бы… обидеть тебя. Отобрал бы стеклышко, разбил…
Анита удивленно на него покосилась:
— Ты думаешь, я дура? Я же вижу, с кем говорю… Ты же мне колбасу принес, вот какого лешего ты потащил колбасу незнакомой воровке? А?
— Наверное, ты права, — смущенно согласился Юстин. — Наверное…
Снова замолчали.
— А я один остался, — сказал Юстин. — Дед уехал на ярмарку… Раньше завтрашнего вечера и ждать нечего.
— Слушай, — после паузы сказала Анита, и голос у нее был почти торжественный. — Покажи мне, как вы живете, а?
Юстин опасался, что Огонек не примет нежданную гостью — но тот, хоть и не радовался особенно, команды послушался и убрался под порог, звеня цепью.
Анита, как оказалось, совсем не боялась собак.
Она восхищалась козами, курами, она заглядывала в печь, с восторгом брала в руки грубые тарелки и миски, залезала на лавку, чтобы понюхать пучок сушеных трав под потолком:
— Здорово!
Юстин стеснялся их с дедом дома — убогого, не очень чистого, сырого и темного. Юстин не понимал, где должна была вырасти девушка, с таким интересом разглядывающая печной ухват. Против Юстинового опасения, дедовы «штучки» (заготовки для оберегов, лягушачьи кости, перья диковинных птиц, клубки цветных ниток и заговоренный воск) нимало Аниту не заинтересовали. Расписные деревянные ложки увлекли ее куда больше; правда, за все время, пока Анита изучала дом, двор и сарай, между ней и Юстином не было сказано и двух слов — Анита всякий раз останавливала Юстина, когда тот пытался что-то объяснить:
— Потом…
Потом они вышли во двор, Анита изъявила желание сесть на землю, и Юстин подстелил ей рогожку. Анита дождалась, пока рядом усядется Юстин, и вытащила свой ножик.
Юстин смотрел, как она вырезает круг. Краем сознания прошла мысль, что к дедовому возвращению надо будет затереть след ножа на земле.
— Спасибо, — сказала Анита. — Жалко, что печку растопить нельзя. Мне хотелось бы посмотреть, как туда дрова бросают.
— А у тебя дома, — осторожно спросил Юстин, — печку топят чем?
Анита перестала улыбаться. Подумала, потрогала кончик носа:
— У меня дома печки вообще нету. Про мой дом давай не говорить, ладно?
— Это немножко нечестно, — сказал Юстин. — Я же тебе все показал… Все, что у меня есть.
— Ну да, — Анита нервно скомкала подол. — Конечно, это не очень честно… но только что поделаешь? Есть такое слово — «нельзя». Слышал когда-нибудь?
— Но ведь мы же в кругу, — напомнил Юстин.
Девушка насторожилась:
— А что ты знаешь про круг?
— А что мне надо знать?
Анита отвернулась:
— Ничего не надо знать. Не твое это дело. Просто мне захотелось сегодня прийти… Сюда. Я и пришла. Скоро уйду.
Мимо сидящих прошла рыжая курица. Походя склюнула какого-то жучка. На куриной спине уродливым черным пятном лежала заговоренная дедом смола.
— У тебя отец строгий? — предположил Юстин.
— Да, — нехотя отозвалась Анита.
— А мама есть?
— Нету… Слушай, мне правда скоро пора.
— А я не буду тебя расспрашивать. Сиди спокойно.
Анита вдруг улыбнулась:
— Да нет, спрашивай, я не боюсь. Если не смогу ответить, так и скажу.
Юстин понял, что волнуется.
— Твой дом далеко? — начал он осторожно.
Анита кивнула:
— Да. Наверное. А может быть, не очень.
Юстин помолчал, выбирая вопрос.
— Твой дом… там всегда светит солнце?
Анита посмотрела удивленно:
— Нет. Там вообще нет…
И она зажала себе рот рукой.
— А как же ты тогда смотришь через стеклышко? — спросил Юстин, ощущая неприятный тяжелый холод в груди.
— А я там не на солнце смотрю, — сказала Анита глухо.
— Это под землей? — спросил Юстин.
— Может быть, — вздохнула Анита.
— Твой отец…
Анита резко подняла голову, взглянула на солнце, зажмурилась:
— Мне пора, Юстин. В прошлый раз, когда я опоздала, мне такое было… Лучше сейчас уйти, а то вон туча ползет, смотри!
И Юстин поддался на детскую уловку. Глянул туда, куда указывала Анита, а когда обернулся снова — рядом с ним уже никого не было.
Вообще никого. Только куры.
На цепи скулил Огонек.
Дед вернулся на другой день. Едва посмотрев в его здоровый глаз, Юстин понял, что новости плохие.
— Худо с торговлей?
— Какая уж торговля! — Дед стоял, привалившись к стене, и безучастно смотрел, как Юстин распрягает лошадь. — Пришли наездники — быть беде, помнишь мои слова?
— Что случилось-то? — Юстин старался говорить как можно небрежнее, в то время как руки почему-то начинали дрожать. Лошадь, которую дед обычно щадил, теперь чувствовала себя плохо: мокрая, заморенная, со следами батога на спине.
Ее немилосердно погоняли.
— Наш-то войну затеял, — проговорил дед глухо.
Юстин не стал переспрашивать. «Наш» — означало «князь».
— Войну, — продолжал дед с отвращением. — Жди рекрутского набора!
В голосе его звучал ужас, который не удавалось скрыть.
— Что ты делаешь? — спросила Анита.
Юстин с трудом разогнул спину. Посмотрел вверх; увидел щегольские кожаные туфли, ноги, стоящие в траве у свежевырытой ямы, так близко к краю, что осыпались черно-рыжие комья.
— Что ты делаешь? — повторила Анита обеспокоено. — Это что, могила? Кто-то умер?
— Это моя могила, — сказал Юстин нехотя.
— Что?!
Прежде чем он успел возразить, она легко спрыгнула к нему, на дно ямы, в глину.
— Что? Ты что, Юстин?
Ему захотелось успокоить ее. Потому что она действительно испугалась не на шутку.
— Рекрутский набор, — объяснил он мягко. — Приедут вербовщики, а дед им мою могилу покажет. Нет, — он улыбнулся, — пустую. Но могилу надо соорудить по всем правилам, чтобы вербовщики поверили.
Анита нахмурилась. Посмотрела вниз, на грязную лопату в Юстиновых руках; подняла взгляд:
— Рекрутский…
— Рекрутский набор, — со вздохом повторил Юстин.
Анита без слов попыталась выбраться из ямы, но влажная земля проминалась под носками туфель, и ноги соскальзывали, оставляя борозды на стенке Юстиновой могилы. Он помог ей; под светлым платьем, сшитым из очень тонкой, очень мягкой материи, напрягалось теплое тугое тело, и когда Анита выбралась наконец наверх, Юстину стало жаль, что дозволенное прикосновение закончилось.
Потом он увидел, что на светлом платье остался след его грязных ладоней. Ему сделалось неловко.
— Я тебя запачкал…
— Ерунда, — Анита села на траву.
Юстин выбрался следом — чумазый, потный, смущенный. Молча сел рядом; Анита обвела на земле круг — и сразу же заговорила:
— Рекрутский набор — это в солдаты?
— Да. Наш затеял войну… Снова. Наш князь.
Анита свела брови. Выпятила нижнюю губу:
— Что-то я слышала… Ты думаешь, вербовщики поверят?
Юстин пожал плечами:
— Надеюсь… Вот живи мы с дедом в поселке или на хуторе — тогда некуда было бы деваться, только в леса уходить… А так — может быть, и поверят. Ты же им не скажешь? — спохватился он вдруг.
Анита обиделась. Юстин смутился снова:
— Ты… это…
Она сидела рядом, и на платье ее ясно виднелись следы его ладоней. Юстин потер руки одна о другую; ладони помнили прикосновение и не хотели забывать. Разозлившись, он несколько раз громко хлопнул в ладоши — чтобы хоть болью прогнать воспоминание.
