Убран стол был богато, но безвкусно: телефонный аппарат литого червонного золота с отделкой из темного саозского камня — личный подарок Императора О, — золотой письменный прибор с фигурой Георгия-Победоносца, пронзающего копьем нечто среднее между бизоном и крокодилом, пресс-папье из разрезанного вдоль большой оптической оси кристалла голубого нордита с вплавленным в него макетом московского Кремля, платиновые часы в виде Спасской башни, платиновая же зажигалка — миниатюрная копия памятника Минину и Пожарскому, и, наконец, огромного размера механический календарь с барельефными портретами Императора Всероссийского Александра Петровича и царицы Елизаветы Филипповны. Календарь был двойной: земной и местный. На Земле сегодня было шестнадцатое мая 2147 года. Здесь: одиннадцатый день месяца Ринь, года династии О четыреста шестьдесят шестого. И там, и здесь заканчивалась весна.
Телефон мягко мурлыкнул. Юл подвинул поближе микрофон и взял наушник.
— Слушаю вас внимательно, — сказал он на Понго.
— Пшхардоссу, — сказали на том конце провода на Понго, но с совершенно рязанским акцентом. — Хильдастро во Руссо-кха птрох?
— Вполне, — сказал Юл по-русски.
— Здравствуйте, — с облегчением вздохнули там. — Это единственная фраза, которую мне удалось запомнить. Я — Петров, я только что прилетел, и мне сказали в порту, чтобы я позвонил в российское представительство третьему секретарю, и дали этот номер…
— Их нет никого сейчас, — сказал Юл. — Я вот сижу, жду.
— А вы, простите?..
— Я переводчик. Седых. Юлий Седых.
— Ага… То есть, в чем дело, вы не знаете?
— Вроде бы нет… А вообще — кто вы?
— Ну, как сказать — я биохимик, а командирован Этнографическим обществом Мельбурна…
— Так вы не россиянин?
— Нет. Поэтому я и удивился…
— Я понял. Вспомнил. Вам нужен Филдинг?
— Да, и я…
— Слушайте, я вам все объясню. Филдинг и вся его группа сейчас в поле, километрах в ста отсюда. С тем пунктом очень плохое сообщение, но сегодня туда идет грузовик — отсюда, из представительства. Через два часа. В порту вас ждет машина из посольства, но вы скажите водителю, чтобы он вез вас не в посольство, а сюда — иначе не успеете. У вас большой багаж?
— Ну… лаборатория. Из одежды кое-что…
— В легковую машину поместится?
— Да конечно же. Это сумка и портфель.
— Понятно. Я вас тут встречу. Может сложиться так, что к Филдингу мы поедем вместе. До скорого.
— Спасибо.
— Ну, что вы.
Петров дал отбой, и Юл попытался по телефону дозвониться до посольства — бесполезно, телефонная связь в столице была из рук вон. Тогда он вызвал научного атташе по «жучку» — микроимпульсной рации. Специальным договором с Императором О работникам посольства, торговых представительств, представительств Российской Империи и прочим землянам запрещалось использование технических средств, превосходящих здешний уровень. Контрразведка бдительно следила за этим. Но засекать миллисекундные радиоимпульсы было пока не в ее силах.
— Привет, Бад, — сказал Юл, переходя на английский. — Как дела? Мне только что позвонил Петров, биохимик, которого вызвал Филдинг. Я сказал ему, чтобы он сразу, не заезжая в посольство, ехал сюда. Я правильно сделал?
— Правильно, — сказал атташе. — Передай ему, что я очень рассчитываю на встречу в скором будущем.
— Что нового о здоровье Кэт?
— Подтвердилось, — вздохнул атташе. — Итак, Юл, мне очень жаль, но тебе придется поехать туда.
— Так я и думал.
— Ты ни в чем не нуждаешься?
— У меня все с собой, как у доброго паломника.
— Хорошо. Как это по-русски: желаю удачи?
— Именно так, черный. Спасибо. Надеюсь, скоро увидимся.
— Надеюсь, червяк. Счастливой дороги.
Юл поиграл своим «жучком», разглядывая его, будто видел впервые в жизни. «Жучок» был выполнен в виде брелока для ключей: маленький зеленый крокодильчик. Почему-то рассыпались мысли, и собрать их пока не удавалось. То, что надо ехать, неожиданностью не оказалось. Отдохнуть от грязного, шумного, душного даже весной города — тоже неплохо. Предстоящая встреча с отцом Александром? Неприятно, конечно, видеть человека, которого ты взял и незаслуженно обидел — обидел сильно и зло… впрочем, не так уж и незаслуженно… Нет, Юл, сказал он сам себе, это не важно, отождествляет ли человек себя со своим государством или нет — важно, чтобы ты его не отождествлял. И если отец Александр полагает себя ответственным за бытие Православной Российской Империи, то это вовсе не значит, что он действительно в ответе за все, что там происходит… Нет, не только это. Что-то еще не позволяло с легкой душой забраться в огромную кабину грузовика и отправиться на встречу с природой, в окрестности Долины Священных Рощ Игрикхо. Юл сунул крокодильчика в карман. Разберемся по ходу дела…
С мягким жужжанием откатилась дверь, и появился священник отец Дионисий, хозяин кабинета, тот самый третий секретарь представительства, которому должен был позвонить австралиец Петров. В задумчивости остановился он на пороге, не решив еще, видимо: входить в кабинет или отправляться дальше по каким-то своим секретарским делам. Отец Дионисий был красив, как онейроп. Возможно, он был вообще самым красивым мужчиной, которого Юл видел в реальной действительности. Был он также умен, и ходили слухи о его трениях с архиепископом. Сейчас он смотрел на Юла в упор — и не видел его.
— Здравствуйте, Павел Андреевич, — напомнил о себе Юл.
— Ох, извините, Юлий Владимирович, — вернулся к действительности отец Дионисий. — Здравствуйте! Смотрю на вас и не вижу…
— Есть проблемы?
— Проблемы… проблемы — это слишком мягко сказано… Игрикхо продолжают свое. Трех младенцев украли даже в столице…
— За сто километров? — не поверил Юл.
— Для них это ночь пути. Двух девочек и мальчика. Мальчика не успели даже окрестить… И — ничего не сделать…
— Вспомните — четыре года назад…
— Не совсем… не совсем так… четыре года назад… — он замолчал, нахмурившись, прислушиваясь к чему-то в себе, но Юл знал, чего он не договорил.
Четыре года назад не было «Купели».
— Да, Павел Андреевич, — сказал Юл, — что там с моим делом?
— Вы уж извините — не получилось у меня ничего. Не позволили. Даже слушать не стали. Вы же их знаете — иной раз упрутся…
— Когда-нибудь я просто вырою подкоп под библиотеку, — сказал Юл. — И тем самым открою себе неограниченный абонемент. Вы не знаете — там полы деревянные или каменные?
— Надеюсь, что вы шутите, — сказал отец Дионисий.
— В каждой шутке есть доля шутки… — проворчал Юл. — А если попробовать прямо сказать, что это необходимо для того, чтобы разобраться с проблемой студентов?
— Именно так я и поступил, — сказал отец Дионисий.
— А нельзя ли… м-м… попросить архиепископа?..
— Попросить? Попросить можно… — отец Дионисий не то усмехнулся, не то поморщился. — Вы не обидитесь, если я прямо скажу, что Его Преосвященство никогда не станет хлопотать за нехристя, да еще по фамилии Седых?
— А вас это не смущает — и фамилия, и что нехристь?
— Это моя работа — общаться с иностранцами. Кроме того… кроме того, я понимаю, что за месяц работы в книгохранилище мы узнаем больше, чем за все годы нашего пребывания тут.
— Так значит, я могу рассчитывать на вас?
— Я сделаю все возможное. Но вы же знаете — с повторной просьбой можно обращаться только после следующего пустого дня.
— Когда им нужны антибиотики, они забывают о регламентации, проворчал Юл. — Это дней через пятьдесят?
— Через сорок восемь, если быть точным. Кстати — вы не помните, когда сегодня будет прохождение «Европы»?
— Было утром и будет около полуночи. Да, вам ведь звонил некто Петров…
— Он прилетел?
— Прилетел, и я сказал ему, чтобы он приезжал сразу сюда.
— Спасибо, — сказал отец Дионисий. — С этими Игрикхо я совсем забыл про него. И вот еще что: переводчица группы Филдинга заболела…
— Да, мне сказал атташе. Я готов. Но — вы-то как будете обходиться без переводчика?
Отец Дионисий сделал неопределенный жест.
— Обратимся к Мрецкху. Да и, Бог даст, отец Афанасий вот-вот на него поднимется.
— Настоящая эпидемия, — сказал Юл. — Отец Афанасий, Боноски, Селеш, Хомерики, теперь вот — Кэтрин… Остались Ким и я.
— Что и доказывает. Юлий Владимирович, что вы такой же переводчик, как я — онейроп, — отец Дионисий широко улыбнулся и пояснил: — Шучу.
— Вы не знаете, в таком случае, чей именно я агент? — прищурился Юл. — Омска, Ростова или, может быть, Петербурга?
— Я приношу вам самые искренние извинения, — сказал отец Дионисий. Я глупо пошутил. Простите меня.
— Дело в том, — сказал Юл, — что я слышу эту шутку уже не в первый раз.
— Вы имеете в виду тот инцидент с отцом Александром?
— И его тоже.
— Что поделаешь… Вы должны простить нас: россиянам трудно расстаться с представлением, что каждый подданный Конфедерации просто обязан быть шпионом.
— Да уж… — неопределенно хмыкнул Юл. Это он знал не понаслышке: во все свои приезды в Москву он ощущал плотный и наглый, на грани фола, прессинг во всем диапазоне: от примитивного уличного топтания и обысков в номере в его отсутствие до попыток тотального эхосканирования — так что приходилось постоянно, не снимая, носить на голове обруч охранителя. Все впечатления о Москве были приправлены головной болью и зудом от плотно сидящего обруча. Гаррота, вспомнил Юл нужное слово.
— Так я пойду, встречу Петрова, — сказал он, вставая.
— Да, пожалуйста, — сказал отец Дионисий. — И если у него окажутся лишние вещи — оставьте их в своей комнате, хорошо?
Юл вышел из здания в тот самый момент, когда в ворота въезжал кремового цвета лимузин — изготовленная на Земле имитация здешней марки «Золотое дерево». Не успела машина остановиться, как из нее выкатился кругленький, упругий, дочерна загорелый человечек в белой безрукавке и шортах.
— О! — сказал он. — Ну и жарища тут у вас! Это с вами я говорил по телефону?
— Со мной, — сказал Юл. — Где ваш багаж?
Ночь здесь всегда, в любое время года, наступала мгновенно. По серпантину взбирались в полной темноте. Шофер Цуха, из «детей дождя» — так назывались подкидыши к воротам Дворца, очень интересная социальная группа, имевшая даже свой язык, впрочем, похожий на Понго; их воспитывали так, что ни солгать, ни подвести хоть в малом они просто не могли; они работали или служили там, где эти качества были необходимы, а на карьеру рассчитывать не приходилось, — Цуха вел машину медленно, всматриваясь в сверкающее, как река на восходе, полотно дороги; с некоторых пор все дороги, ведущие к Священным Рощам, два-три раза в год посыпали битым стеклом, дабы босые паломники…
