Я никогда не занимался ничем, кроме музыки. Семидесятые провел в совершенной дыре, в Камдене, жил в домишке сторожа при закрытой школе. В одной комнате со своей гитарой, парой бобинных магнитофонов, пластинками в картонных коробках и постелью, сделанной из двух тюфяков. Я был эдаким постхиппи, каждый день принимал ЛСД, питался батончиками «Марс» и выклянченными на рынке подгнившими фруктами. Получал пособие по безработице, иногда уезжал в Кент подработать на сборе яблок или хмеля. И все время играл, иногда мотался с каким-нибудь коллективом по местным пабам, но в основном делал что-нибудь свое, при помощи магнитофонов экспериментировал с наложением звука. В середине восьмидесятых я познакомился с Дэви, забросившим школу гением от электроники, чей лучший друг основал студию звукозаписи «XYZ». Дэви был долговязый, белобрысый и отличался ужасающей серьезностью, которая стала идеальным дополнением к моей беспорядочной бурной энергии. Мы делали музыку «транс» раньше, чем о ней кто-либо что-либо знал (и мы в том числе, мы-то считали, что играем под Фриппа и Ино). Мы продавали диджеям пластинки с миксами, чтобы заработать на жизнь, одна из записей даже стала хитом в местечковом чарте, главная тема в ней была вариацией на тему вступления ко Второму концерту Рахманинова. «XYZ» загнулась очень быстро, запуталась в бухгалтерских расчетах и прогорела, мы же с Дэви завели собственный лейбл, основали студию, где записывали свои опусы и еще сводили и пересводили записи для других. Мы стали известны в определенных кругах, но так и не добились широкой популярности, пока в один прекрасный день этот охламон, который ошивался у нас на студии, не вывалил на пульт стопку листов и заявил, что он только что написал двадцать песен и хватит нам уже стучать хреном по столу, пора делать из него звезду.
Это был Вор. Это было два года назад.
Он получил желаемое уже через полгода. А потом он познакомился с Кощеем, и вот теперь все шло псу под хвост.
Я даже не помню, когда Кощей возник на сцене. Кажется, во время нашего первого европейского турне, где-то между Берлином и Киевом. Вокруг Вора вечно вертелись какие-то люди, компания внутри компании, которой была наша группа. Мы с Дэви терпели это, но непрерывные попойки в сочетании с бронебойными наркотиками начали сказываться на творчестве Вора. Мы собирались выпустить второй хитовый альбом по возвращении с гастролей, а у Вора до сих пор не было новых песен.
– Они придут, – отвечал обычно Вор, когда Дэви начинал давить на него. – Они придут, когда я буду к ним готов. – А как-то раз заявил с застенчивой улыбкой, которая безотказно действовала на девчонок: – Они все время витают вокруг нас. Можно просто выхватывать их из воздуха, когда поймешь как.
Мое первое воспоминание о Кощее: он разговаривает с капитаном-пограничником. Две наших машины и три фургона выстроились вереницей на крутой горной дороге, над ними нависают растущие на склоне сосны, по бокам от пропускного пункта железобетонные постройки; все стоят на дороге, дрожат от пронизывающего ветра и вспоминают, чего незаконного насовали между пожитками, глядя на очень молодых и очень встревоженных солдат с автоматами, которые ходят взад-вперед. И этот высокий человек в шубе со спадающими на спину сальными дредами отводит капитана в сторонку и говорит с ним тихим увещевающим голосом. Кощей говорил с капитаном минуты две, затем он подошел к нашему менеджеру, стоявшему рядом с Дэви и мной, и сказал, что все в порядке, мы можем ехать, ничего платить не надо, никакого досмотра.
– Я очень давно знаком с семьей этого капитана, – сказал Кощей. Улыбка промелькнула по его лицу, быстрая и тонкая, как кинжал убийцы.
Он смотрелся тогда лет на сорок. Временами он казался раза в два старше, а иногда выглядел младшим братом Вора. Он был еще выше, чем Дэви, худосочный, но невероятно сильный, кожа у него походила на бумагу, очень белая и с грубой текстурой, глаза голубые с тонкими красными нитями прожилок, нос крючком. Хотя он поливался одеколоном, это не забивало его природного запаха, запаха прогорклого масла, застоявшейся тины, сырого мяса. Я ощутил тогда этот запах в чистом горном воздухе.
После случая на границе я начал замечать, что Кощей постоянно вьется рядом с Вором. Он сидел в гримерной Вора перед выступлениями, ждал в тени за кулисами, утаскивал его куда-то, пока отзвук последнего аккорда еще висел в воздухе, стоял рядом с ним на вечеринках, наклонялся, что-то нашептывая нашему вокалисту на ухо, или показывал фокусы для развлечения Вора и его поклонников. Карточные фокусы, чтение мыслей – у Кощея это здорово получалось, а еще глотание камней и электрических лампочек: он с хрустом разгрызал стекло и показывал всем осколки на высунутом красном языке, прежде чем проглотить их.
Вор выглядел хуже некуда. Он мешал кокс с таблетками и, как мне кажется, экспериментировал с героином. И еще он сильно надирался: бутылка «Джек Дэниелз» в день, не считая того, что он отхлебывал из стаканов соседей. Мы купили в Албании ящик яблочного бренди, так Вор приговорил его за неделю. На сцене он по-прежнему входил в раж, снедаемый мессианской лихорадкой.
Вне сцены он казался выдохшимся и изможденным и частенько засыпал где-нибудь в углу, а Кощей накрывал его своей шубой и нежно массировал ему запястья.
Ближе к концу турне я узнал от Нормального Нормана, одного из поклонников Вора, что тот завязал с кокаином и героином и подсел на какую-то дрянь, которую готовит для него Кощей.
– Такая густая с мерзким запахом, похожа на прокисший йогурт. Вор говорит, эта штука переносит его в разные удивительные места, – сказал Нормальный Норман, поправляя указательным пальцем очки с толстыми стеклами, – но я не знаю какие, потому что Кощей дает ее только Вору.
Что бы это ни было, оно не избавило Вора от пристрастия к выпивке, он по-прежнему выглядел ужасно. У него высыпали прыщи, под глазами вечно лежали чернильные круги, которые он замазывал гримом перед выходом на сцену. И еще его часто рвало, потому что ел он всякую дрянь, но он наотрез отказывался от любой медицинской помощи, упрямо повторяя, что о нем позаботится Кощей.
