Я покинул возок, и слуга инквизитора тут же прикрыл дверь.
- Достаточно? – спросил я у Лафрамбуаза, как обычно, внимательно наблюдавшего за допросом. Хотя в этом случае и спрашивать не пришлось, заразитель всё сам выдал.
- Вполне, - кивнул прелат. – У меня было мало сомнений насчёт этого человека, однако вы рассеяли последние.
- Можно просьбу? – попросил я. Инквизитор кивнул, приглашая меня озвучить её. – Полейте дрова водой. Не хочется, чтобы эта тварь умерла лёгкой смертью.
Лафрамбуаз глянул на меня так, будто впервые увидел. На мгновение мне показалось, что он готов улыбнуться. Он снова кивнул и заметил:
- А из тебя вышел бы неплохой инквизитор.
- При других обстоятельствах, - ответил я.
Я не отказал себе в удовольствии полюбоваться на смерть заразителя в очищающем пламени костра. Слуги прелата знали своё дело, и горела тварь долго, не задохнувшись в дыму. Заразитель вопил от боли, бился в крепко держащих его цепях. Однако всякий раз, когда он видел среди наблюдающих за казнью меня, взгляд его, затуманенный болью, прояснялся. И наполнялся диким, животным, страхом. Ведь я мог прикончить его куда более мучительно, и смерть в языках пламени была для него и в самом деле милосердной.
Наконец, огонь поглотил нечистую тварь. Какое-то время ещё слышны были его крики и звон цепей, но вскоре затихли и они. А после пламя спало, оставив лишь обгоревший труп, прикованный к столбу. Ещё один заразитель принял смерть в огне.
Слуги инквизитора аккуратно собрали его останки, чтобы зарыть в землю на особом кладбище, где до него не доберутся другие рабы константинопольского султана, а после перепахать её с солью, чтобы окончательно избавиться от заразы. Ведь ей-то пламя не столь уж страшно.
А уже на следующее утро я, уже переодевшись в мирское платье и повесив на пояс оружие, заглянул попрощаться к аббату.
Тот ждал меня в своём просторном кабинете. На столе стояла знакомая шахматная доска с ожидающими моего хода фигурами.
- Не убирайте их, - попросил я, после того как аббат благословил меня. – Я вернусь в обитель, и мы доиграем нашу партию.
Я припомнил, какой именно хотел сделать ход, и переставил королевскую пешку на одну клетку вперёд.
- У меня будет достаточно времени, чтобы обдумать партию, - заметил аббат. – В стенах обители Святого Михаила Архангела тебе всегда будут рады, Рейнар.
- Благословите меня на то дело, что поручил прелат, - попросил я, опускаясь на колени перед аббатом.
Тот возложил мне на голову обе руки и зашептал молитву. Я же повторял её вслед за ним одними губами:
- Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix: nostras deprecationes ne despicias in necessitatibus: sed a periculis cunctis libera nos semper, Virgo gloriosa et benedicta. Domina nostra, mediatrix nostra, advocata nostra; tuo Filio nos reconsilia, tuo Filio nos commenda, tuo Filio nos repraesenta[13].
После я поднялся на ноги, и аббат перекрестил меня, произнеся:
- In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen. Ступай с миром, сын мой.
Я поклонился ему на прощание, и вышел из кабинета. Не прошло и четверти часа, как я верхом покинул монастырь Пассиньяно, ставший мне домом на несколько так быстро пролетевших, месяцев.
До города Лукка – столицы Тосканы, где находилась резиденция прелата, я добрался легко и быстро. Даже не заметил особенно, как миновал почти треть отмеренного мне пути. Путешествовать в немногочисленной свите Лафрамбуаза было достаточно просто, что и не удивительно. Инквизитор выбирал для себя лучшие постоялые дворы, что могла предоставить ему Тоскана, и, конечно же, никто не смел ему отказать. Как ни странно, платил Лафрамбуаз, а точнее его доверенный слуга, распоряжавшийся деньгами, достаточно щедро. Хотя, как я знаю по личному опыту, многие клирики обычно пренебрегают такой мелочью, как оплата счетов. Даже самых разорительных. В лучшем случае оставляют расписки, с которыми хозяева постоялых дворов идут в местную церковь, где получают вовсе не золото, а индульгенции или бесплатную исповедь или просто молитву во здравие.
Меня сильно удивило, что столь могущественный человек, как Лафрамбуаз, оказался не из этой породы.
Ещё удивительней оказалась свита прелата. По большей части это были ребята вроде меня. Крепкие, не чуждые хорошей выпивке и хорошей драке. Все, как один, из бывших вояк, по тем или иным причинам отошедшие от ратных дел. Прежде все они служили разным господам, и вполне возможно сталкивались друг с другом на поле боя, теперь же служба прелату Тосканы объединила их.
Роднила их одна черта – все они были удивительно неразговорчивыми людьми, что меня вполне устраивало. Я и прежде не особо жаловал пустую болтовню, подбивая себе в команду тех, кто как и я предпочитает дело слову.
Немногочисленные клирики, сопровождавшие прелата, также не сильно отличались от слуг-мирян. В их осанке и манере держаться чувствовалось военное прошлое. У всех их руки были в крови. Уж у меня-то глаз на такое намётан за годы рейдерства в городах. В рейдерские фактории другие люди попросту не совались.
Всю дорогу я, как правило, шагал пешком, ведя выданного мне спокойного мерина в поводу. Кортеж инквизитора двигался не быстро, и я вполне мог позволить себе полюбоваться окрестностями.
Всегда любил осень. Особенно позднюю, как сейчас. Когда облетают последние листья октября, но ещё не пришли первые ноябрьские холода. С моря ещё дует тёплый ветер, и даже по ночам можно сидеть без костра – не замёрзнешь. Да и мертвецы в эту пору самые спокойные. Потому и удалось прелату так легко изловить заразителя. Те, кто умер от его прикосновения, ещё долго, до самой весны не поднимутся из могил, чтобы нести смерть. А вот начни он творить своё чёрное дело весной, или хуже того летом, уже через неделю в этом регионе начался бы настоящий хаос, и Братство бездушных оцепило бы его непроницаемым кольцом карантина.
Несколько раз за время поездки инквизитор приглашал меня в свою карету. Снаружи его экипаж совершенно не соответствовал высокому статусу сидящего внутри – никакой вычурности и украшений, лишь Спаситель на кресте и лилия, как знак принадлежности Авиньонской церкви. Внутри карета была достаточно комфортной, но это объяснялось скорее тем, что прелат много времени проводил в дороге, потому никакой скрытой от глаз роскоши за её деревянными стенками не было. Только самое необходимое для долгих путешествий.
Лафрамбуаза всегда сопровождал его самый доверенный слуга. Человек, удивлявший меня больше всех остальных. Как минимум тем, что я был с ним неплохо знаком ещё с тех пор, как занимался рейдерством в покинутых городах. Иудей с немужским именем Гедалия имел самую типичную внешность представителя этого народа. Среднего роста, с короткой бородкой, длинными волосами. Он носил тёмную одежду, был опрятен и не скрывал жёлтой шестиконечной звезды, нашитой прямо на груди согласно закону. Он и в прежние времена носил её едва ли не с гордостью, хотя уже тогда вполне мог позволить себе платить за то, чтобы не украшать одежду этим символом. Закон ведь позволяет. Именно Гедалия всякий раз расплачивался по счетам прелата и вёл все переговоры с торговцами и хозяевами постоялых дворов.
