– Я была бы рада, если бы ты осталась, – сказала Аннабел, протягивая руку Имоджин. – Но, думаю, тебе лучше вернуться в Лондон и сводить мужчин с ума поведением легкомысленной вдовушки, хотя ты вовсе не такая.
– Сезон окончен, – возразила Имоджин. – Мы с Гризелдой не поедем в Лондон, останемся с Рейфом в деревне.
– А Мейн? – спросила Аннабел.
Имоджин покачала головой:
– Это преходящее увлечение. К счастью, он достаточно умен и заметил это раньше меня.
Аннабел сжала ее руку.
– Может, зимой ты составишь список достойных кандидатов на брак, – предположила Джози, – Не хочу расточать улыбки человеку, лишенному необходимых предпосылок. В доме Рейфа бывает столько людей, что ты, конечно, узнаешь все сплетни.
– И о каких предпосылках речь? – спросила Имоджин, забавляясь.
– Я составила список на основании прочтения всех любовных романов, изданных «Минерва пресс» и изученных мною, – сообщила Джози, проконсультировавшись со своей записной книжкой. – Разумеется, необходимо имение. Хорошо бы, чтобы к нему прилагался титул. Кандидат в мужья не должен быть слишком пылким читателем. Если, конечно, он не без ума от романов. И я не хочу, чтобы он был излишне модным.
– У тебя нет никаких условий относительно его физических статей? – спросила Аннабел.
Джози пожала плечами:
– Я предпочла бы, чтобы мой муж был выше меня ростом. А так как я довольно маленькая, то тут я не усматриваю трудностей. – Она нахмурилась: – Почему вы обе смеетесь? В моих требованиях нет ничего нелепого. И, похоже, мой список мало отличается от твоего, Имоджин.
– Моего чего?
– Твоего списка, – уточнила Джози. – У каждой женщины есть такой список, даже если она держит его только в уме.
– У меня такого нет. – Имоджин поджала губы.
– Прошел почти год с тех пор, как умер Дрейвен. – Джози, как обычно, вторгалась в область, куда не осмелился бы вступить никто, кроме нее. – Тебе все равно придется задуматься о новом браке. Ты ведь не захочешь отцвести, сморщиться и превратиться всего лишь в тетушку детей Аннабел.
– Джози! – застонала Аннабел.
Имоджин разразилась смехом.
– Вот это то, что я называю хладнокровным отношением к браку.
– Наши с тобой списки одинаковы, – заявила Джози. – Ты просто еще не уяснила своих требований, а я это сделала.
– Ну и скажи мне снова, какие качества я ищу в муже?
– Во-первых, имение. Если возможно, титул. Ум, но не такой, чтобы он причинял неудобства. То же касается и приверженности моде. Мало кому понравится быть замужем за мужчиной, более модным, чем ты сама.
– Думаю, ты чуть-чуть требовательнее меня, – сказала Имоджин. – Наш опекун, кстати, вполне соответствует твоим запросам. У Рейфа есть имение, титул, вполне приличный рост, он совершенно не интересуется модой, обладает интеллектом в разумных пределах. Ну, разве что слегка разбавленным уксусом.
– Ты права, – согласилась Джози. – Но я добавлю еще ограничения в возрасте. – Она села, держа на весу пуховое одеяло. – Не ограничиться ли мне джентльменами до тридцати лет, а лучше до двадцати пяти?
– Но для меня важное препятствие то, что Рейф – пьяница, – сказала Имоджин. – И в твоем списке нет очень важного для мужа качества.
– Постоянства? – спросила Джози. – В Рейфе это есть. Кстати, он весьма привлекателен, но для меня чересчур стар.
Внезапно Имоджин заметила, что и Аннабел, и Джози внимательно наблюдают за ней.
– Он староват для меня и слишком много пьет, – быстро нашлась Имоджин.
– Но тебе же больше двадцати одного года, – заметила Джози со своей обычной сокрушительной прямотой. – И ты уже вдова.
– Рейф тебе не может подойти, дорогая, – сказала Аннабел, беря Имоджин за руку. – Но кое-кто окажется вполне подходящим.
Губы Имоджин тронула неуверенная улыбка.
– По правде говоря, – сказала она, – я из тех редких людей, которые могут полюбить всего раз в жизни, Аннабел.
– Если бы мы могли рассчитать момент, когда влюбимся, с такой же легкостью, с какой я составила этот список, – сказала Джози, – мир был бы гораздо более приятным местом. Я смогу влюбиться, только если мужчина поклянется мне в вечной неувядаемой любви.
– В таком случае удачи тебе, – пожелала Имоджин с каким-то неподобающим отзвуком безутешности в голосе.
Аннабел сжала ее руку.
Май 1817года,
Холбрук-Корт, резиденция герцога Холбрука
Перед ним маячили нос и подбородок, но он не видел талии. Зато определенно мог рассмотреть глаза.
Даже для человека, проводившего больше времени перед зеркалом на Варфоломеевской ярмарке[1], чем перед собственным в своей спальне, Рейф узнал эти глаза. Сильно затененные под прямыми бровями. Такие глаза были у него. И у его отца.
Будто одно из волшебных ярмарочных зеркал ожило, и теперь перед ним стоял тот, кто в них отражался. Например, на Варфоломеевской ярмарке человек, располагающий двухпенсовой монетой, мог увидеть существо с двумя головами или трехногого цыпленка. А при наличии второго двухпенсовика – поглядеть на себя со стороны в комнате иллюзий, где диковинное зеркало показывало человека с пузом, похожим на рождественский пудинг. Рейфу это, пожалуй, не очень-то нравилось. Даже когда он выпрямлялся и принимал достойную позу, подобающую герцогу Холбруку, это не меняло дела.
Граф Мейн потешался над бесплодными усилиями Рейфа. Он любовался своей отточенной элегантностью в зеркале, делавшем его похожим на гибкую, как ива, нимфу.
– Попробуй-ка это, – говорил он. – Оно тебе больше понравится.
Втайне Рейф попробовал. Его отражение в узком зеркале не обнаруживало дородного стана. Он увидел человека напряженного и подтянутого, будто никогда и не встречавшего рассвета с полным брюхом и головной болью.
А теперь случилось так, как если бы это второе зеркало ожило, и отразившийся в нем человек стоял перед ним.
– Вы родились в 1781 году? – спросил он, пытаясь собраться с мыслями.
– Мне тридцать шесть, и я родился, как я всегда считал, почти в то же время, что и вы, – между нами разница в возрасте всего в несколько дней. – Наступила очень краткая пауза, потом человек добавил: – Ваша светлость.
– Могу я предложить вам виски? – спросил Рейф.
– Не в этот час.
Рейф прошел к низкому буфету и наполнил стакан. Так он чувствовал себя увереннее, и потому задать следующий вопрос оказалось легче.
– Так вы явились в этот мир за несколько дней до меня или несколько дней спустя?
Он не обернулся к собеседнику, а продолжал смотреть в одно из сводчатых окон библиотеки. Он иногда останавливался перед ними. Теперь эти маленькие елизаветинские оконца, мерцающие, как алмазы, обрамляли довольно большой кусок расстилавшегося перед домом газона.
