Перед домом Стайнера росла густая самшитовая изгородь, скрывавшая окна.
Путь в глубину двора напоминал лабиринт, и с дороги двери дома были совсем не видны. Стайнер поставил свою кремово-серую машину в небольшой гараж, закрыл его, прошел с раскрытым зонтиком сквозь этот лабиринт, и в доме вспыхнул свет.
Пока он все это проделал, я поднялся на вершину холма. Тут я развернулся, спустился вниз и остановился перед соседним домом, который казался запертым или нежилым. Дом стоял выше коттеджа Стайнера. Я еще раз приложился к бутылке с виски, а потом решил просто посидеть.
В четверть седьмого на холме зажглись уличные фонари. Уже совсем стемнело. Перед домом Стайнера остановилась машина. Из нее вышла высокая стройная девушка в плаще. Сквозь ограду довольно неплохо просматривалось, и я увидел, что девушка черноволосая и как будто хорошенькая. Шум дождя и закрытые двери не позволяли услышать голоса. Я вышел из «крайслера», спустился ниже и осветил машину девушки карманным фонариком. Это был темно-бордовый или коричневый «паккард» с откидным верхом. Номерной знак принадлежал Кармен Дравек, Люцерн-авеню, 3596. Я возвратился к своей машине.
Прошел час. Он тянулся очень медленно. Машины тут больше не появлялись.
Район казался совсем тихим.
Вдруг из дома Стайнера блеснул резкий белый луч, похожий на летнюю молнию. В темноте прозвучал тонкий пронзительный крик и отозвался едва слышным эхом среди мокрых деревьев. Прежде чем утихло эхо, я выскочил из «крайслера» и бросился к дому.
В крике не ощущалось страха. В нем слышалось, скорее, потрясение, пьяный дурман, нотки безумия.
Пока я пролез сквозь прогалину в живой изгороди, миновал поворот, за которым скрывался парадный вход, и собрался постучать в дверь, в доме Стайнера наступила полнейшая тишина.
В это мгновение, словно меня там кто-то ждал, внутри прогремели три выстрела подряд. Потом раздался протяжный, резкий стон, что-то глухо упало, и послышались удаляющиеся быстрые шаги.
Я принялся бить плечом в дверь, но разбежаться для удара было негде, и я только зря потерял время. Дверь каждый раз отбрасывала меня назад, словно копыто армейского мула.
Эта дверь выходила в узкий, похожий на мостик проход, что вел к огороженной дороге. Дом был без веранды, а до окна быстро не доберешься. К задней двери можно было попасть по длинной деревянной лестнице, которая тянулась от дверей черного хода вниз, в передние. Теперь я слышал на той лестнице топот ног.
Это придало мне решимости, и я снова изо всей силы нажал на дверь.
Замок сломался, и я, перелетев через две ступеньки, ввалился в большую темную комнату. Тогда мне не удалось разглядеть ее как следует. Я бросился дальше, в глубину дома.
Я не сомневался: там произошло убийство.
Когда я добежал до черного входа, внизу в переулке тронулась с места машина. Она поехала быстро, не включая света. Делать было нечего. Я возвратился в гостиную.
Эта комната с низким светлым потолком занимала переднюю часть дома.
Стены окрашены в коричневый цвет и увешаны гобеленами, низкие полки заполнены книгами. На мягкий розовый ковер падал свет от торшера с двумя бледно-зелеными абажурами. Посреди ковра стоял большой письменный стол, около него – черное кресло с желтой атласной подушкой. Стол был завален книгами.
У стены стояло на возвышении кресло тикового дерева с высокой спинкой.
В нем сидела черноволосая девушка, закутанная в красную шаль с каймой.
Она сидела очень ровно, положив руки на подлокотник кресла и сжав колени. Ее безумные, невидящие глаза были широко открыты.
Казалось, девушка не понимала, что случилось, но в то же время ее поза говорила о сосредоточенности на чем-то важном и серьезном. Из ее рта вырывался сдавленный смех, причем выражение лица не менялось, а губы не шевелились. Видимо, меня она не замечала.
В ее ушах были длинные нефритовые серьги, и, если не принимать во внимание шаль, она была совсем раздета.
Я бросил взгляд в другой угол комнаты.
Стайнер лежал навзничь на полу у края розового ковра, а рядом с ним валялось нечто вроде тотемного столбика. (Тотемный столбик – изображение-символ животного-предка, покровителя одного из индейских племен. Вера в родство животных и людей была широко распространена среди индейцев)
Из округлого рта божка выглядывал объектив фотокамеры. Казалось, он был нацелен на девушку в кресле.
Рядом с откинутой рукой Стайнера на полу лежала лампа-блиц. Шнур от нее тянулся к тотемному столбику.
На Стайнере были китайские домашние туфли на толстой белой войлочной подошве, черные атласные брюки и узорчатая китайская куртка. На груди куртка была залита кровью. Стеклянный глаз Стайнера ярко блестел. Судя по всему, все три выстрела попали в цель.
Вспышка лампы и была той молнией, которую я увидел в темноте, а пронзительный крик – реакцией на нее одурманенной наркотиками девушки. Три выстрела были материальным воплощением чьего-то представления о том, как следует приостанавливать свидание, – вероятно, того человека, который весьма быстро убежал по лестнице.
