— Что тут случилось, Ноа?
Сара сердито спросила:
— Это вы Роза Хосситер?
Вблизи кожа мадам Розы очень напоминала домашний сыр, крашеный рот был ненормально велик. Черная краска растекалась по венам и собиралась под глазами в темные набухшие мешки. Когда она раскрыла рот, обнаружилось, что впереди нет ни одного зуба, и пахло от нее сигаретным дымом, к которому примешивался аромат цветочного одеколона.
— Да, это я, — проговорила Роза. — А кому я потребовалась?
— Меня зовут Сара Меррит. Я сестра Аделаиды.
Холодные глаза Розы снова оглядели стоящую перед ней женщину в плоской фетровой шляпке, в дорожном костюме с высоким воротником; задержались на невыразительной груди и бедрах.
— Мне не нужны новые девушки. Зайдите в другой дом.
— Я не ищу работы. Мне нужна Аделаида.
— У меня нет девушки с таким именем.
Роза отвернулась и пошла в глубь комнаты. Сара повысила голос:
— Мне сказали, ее называют здесь Ив.
Роза остановилась и повернулась к ней.
— Откуда вы взяли? Кто вам сказал?
— Вот он.
Сара указала кивком головы на Кемпбелла.
Роза Хосситер поковыряла ногтем большого пальца влажный кончик сигары, перед тем как ответить. Потом спросила:
— Что вы хотите от нее?
— Я приехала сказать ей, что наш отец умер.
Роза поднесла сигару ко рту, вдохнула дым, резко повернулась, бросила через плечо:
— Ив сейчас работает. Приходите завтра днем.
Сара шагнула вперед и произнесла решительно:
— Я хочу видеть ее сейчас! Немедленно!
Роза повернулась к ней своим внушительным задом, стали видны все ленты ее прически.
— Уведи ее отсюда, Ноа, — обратилась она к Кемпбеллу. — Ты ведь знаешь, мы не позволяем сюда заходить таким…
Кемпбелл притронулся к локтю Сары.
— Лучше вам уйти отсюда.
Она резко дернулась, ударила его по руке своим кошельком с деньгами.
— Я сказала вам, не смейте меня касаться! — Ее глаза потемнели от возмущения. — Здесь общественное место, такое же, как ресторан или как… как платная конюшня. И я имею не меньше прав находиться тут, чем все эти мужчины!
Указательным пальцем она включила в невидимый полукруг всех гомонивших мужчин и женщин.
— Роза хочет, чтобы вы ушли.
— Я послушаюсь вашей Розы после того, как узнаю, работает ли у нее моя сестра и что она делает. Вы думаете, я поверю, что служанка верхнего этажа занята на работе в это время суток? Я не такая идиотка, мистер Кемпбелл!
— Не служанка верхнего этажа, а девушка верхнего этажа, — поправил он.
— Какая разница?
— У нас в Дедвуде есть разница. Ваша сестра — проститутка, мисс Меррит, но тут мы называем их девушками с верхнего этажа. А таких, как Роза, — он кивнул в ее сторону, — считаем хозяйками. В этом конце города у нас сплошь бардаки… Вы все еще хотите видеть вашу сестру?
— Да, — упрямо бросила Сара.
Она отошла от него и села между двумя дурно пахнущими мужчинами на свекольного цвета диванчик с витыми ручками красного дерева. От одного из мужчин несло застарелым потом, от другого серой. Она сидела неподвижно и напряженно, сложив руки на кошельке, лежащем на коленях. Она не относила себя ни к слезливому, ни к трусливому типу людей, но то, что ее сестра находится сейчас наверху и обслуживает в эту минуту постороннего мужчину, вызывало у нее спазмы в горле. Оба ее соседа по дивану придвинулись к ней плотнее, касаясь ногами ее бедер, и сердце у нее тревожно забилось.
Тот, что слева, достал пластину жевательного табака, сунул в рот. Тот, что справа, неотрывно глядел на нее, в то время как она старалась сосредоточить взгляд на попугае.
— Доллар в минуту! Доллар в минуту! — кричала время от времени птица.
Вскоре Ноа Кемпбелл отвлек ее от лицезрения попугая. Она взглянула на него, как ей казалось, с благородным негодованием: мужлан, даже головной убор не снимает в помещении, не говоря об оружии — надвинул шляпу низко на глаза, а кобура с револьвером болтается на бедре.
— Если вы не одна из «девушек сверху», — начал Кемпбелл, — вам совершенно нечего здесь делать. Поскольку я вас привел сюда, Роза попросила меня увести вас. Решайте — вы уйдете сейчас или вам придется иметь дело с Флосси. — Он кивнул в сторону женской фигуры, пробиравшейся к ним сквозь толпу. — Сомневаюсь, чтобы вы получили удовольствие от знакомства с ней.
Рядом с ними уже безмолвно возникла огромная индианка, краснокожая амазонка шести футов ростом, если не больше, словно вытесанная из дерева несколькими ударами топора, потом подсушенная на костре и вставленная в ботинки внушительных размеров, на гвоздях. У нее были крошечные глаза, темные и без всякого выражения. Неровная кожа напоминала поверхность клубничных ягод. Густые волосы клубились на затылке; ее руки могли бы легко обхватить ствол пушки времен Гражданской войны.
— Эй, ты, — ткнула она пальцем в сторону Сары. — Убирай отсюда задницу!
Страх горячей волной разлился в груди Сары. Она с трудом сглотнула, посмотрела в неподвижные глаза Флосси и уже не могла отвести от них взгляда, как привороженная.
— Мой отец умер, — услышала она себя. — Я не видела сестру пять лет. Хочу поговорить с ней, больше ничего.
— Поговоришь завтра. А сейчас поднимай свой тощий зад и уматывай!
Флосси слегка наклонилась, схватила Сару за плечи и подняла в воздух со свекольного диванчика. Сара повисла на ее вытянутых руках, словно шерстяной костюм на вешалке в магазине.
— Отпустите меня, пожалуйста, — произнесла Сара дрожащим голосом. Ее плечи почти касались мочек ушей. — Я уйду сама.
Флосси разжала руки и выпустила Сару, как выпускают сброшенную карту. Ее колени ударились друг о друга, она чуть не упала, но все же удержалась на ногах.
— Флосси! — раздался чей-то голос. — Оставь ее в покое!
Сара выпрямилась, оправила жакет. Кто это крикнул?.. На середине голой лестницы, спускающейся прямо в центр комнаты, опираясь на топорной работы перила, стояла женщина. Ее иссиня-черные волосы обрамляли лицо и вызывающе торчали над уголками рта. Кожа была по контрасту очень белой, глаза обведены черной краской, губы — сплошной красный цвет. Она была в нижней рубашке и белых панталонах, поверх которых надела темное прозрачное кимоно с двумя алыми маками, приходящимися на определенные части тела. У нее было такое же холодное выражение лица, как у мадам Розы, и так же не предвещавшее ничего хорошего, как у Флосси.
Женщина подошла вплотную к Саре и остановилась.
— Какого черта ты заявилась сюда? — спросила она ледяным тоном.
— Полагаю, я первая должна была бы задать тебе этот вопрос, — ответила Сара.
— Я здесь работаю и не желаю, чтобы мне мешали, когда я занимаюсь с клиентами.
— С клиентами! Боже мой, Аделаида, как ты…
— Меня зовут Ив! — резко сказала она. — С Аделаидой покончено. Скажу больше: она никогда не существовала!
— Ох, Адди, что ты с собой сделала? — Сара коснулась рукой ломкого темного локона возле губ сестры. Аделаида отпрянула.
— Убирайся отсюда! — прошипела она сквозь стиснутые зубы. — Я не звала тебя приезжать и не хочу видеть.
— Но ты мне писала. Сообщила, где находишься.
— Может быть, так. Но никогда не думала, что ты потащишься за мной. Уходи отсюда!
— Адди, наш отец умер.
— Уходи, я сказала!
— Адди, ты слышишь? Папа мертв,
— Мне все равно. Убирайся!
— Я приехала сюда из Сент-Луиса.
— Наплевать!
Сара, не помня себя от ужаса, обнаружила, что как привязанная следует за сестрой, — та шла в сторону круглого стола, за которым сидели несколько мужчин и тянули виски.
— Снукер, ты следующий, дорогуша. Извини, что задержалась.
Аделаида положила руку на плечо пожилого бородача в красной клетчатой рубахе и в подтяжках. Тот повернул голову, взглянул на Сару. Аделаида, коснувшись щеки мужчины, отвела его взгляд, заставила поглядеть на себя.
— Чего уставился на нее? Она никто. — С этими словами Аделаида наклонилась и впилась накрашенным ртом в его старческие губы. Сара повернулась и пошла прочь. Ноа Кемпбелл догнал ее, взял за локоть.
— Я вам сказала, не прикасайтесь ко мне! — В который уже раз она отдернула свою руку от руки человека, который был, вероятно, одним из клиентов ее сестры.
Собрав все свои силы, она с достоинством и с разбитым сердцем пошла к выходу.
Придя в гостиницу, Сара легла в постель и долго лежала, будучи не в состоянии уснуть, напряженно вытянувшись под одеялом. Она не была зеленым новичком, не знающим ничего о жизни. Когда ей исполнилось семь, а сестре всего три, их мать убежала из дома с любовником. Разве Сара не поняла с тех пор, что чувственность, похоть могут искалечить людям жизнь?
Позднее, с двенадцати лет, она уже работала в типографии у отца — наборщиком, а с пятнадцати стала сама писать статьи. С той поры с какими только проявлениями человеческой натуры она не сталкивалась! Но научилась сдерживать собственные эмоции и давать волю своему гневу или сочувствию только на газетной бумаге. «Слишком сильно переживая, теряешь объективность», — любил повторять отец, и, так как не было на земле человека, кого она больше почитала, чем Айзика Меррита, его слова она запомнила раз и навсегда. И продолжала тем временем узнавать и изучать изнанку жизни — людскую жестокость, безнравственность, жадность и бездушие, похоть.
