Прощаясь с Лениным, на его беспокойства о возможности восстанья левых с.-р. Сталин сказал также меланхолически:
- Владимир Ильич, будьте уверены, что касается этих истеричных, рука не дрогнет! С врагами расправимся по-вражески! - И, пожав руку, уехал в Царицын.
На Волге в пыльном Царицыне, ставшем волей судьбы, по выраженью разухабистого бунтарского большевика, его защитника Клима Ворошилова, "Красным Верденом", в эту осень пульс революции бился как при сердечном припадке.
Еще недавно в веселом саду городского театра гремела музыка и на сцене играли актеры. Теперь город стоял как сплошной военный лагерь. Государственные учреждения, театр, кино, особняки, все - под лазареты. Тюрьмы переполнены заключенными. На улицах и перекрестках стоят красноармейские патрули, останавливают всякого, проверяют документы. Фронт под городом растянулся на 60 километров. Там окопы полного профиля, проволочные заграждения. На Волге плавают 2 крейсера, миноносец и вооруженный пароход с орудиями и двадцатью пулеметами.
Крепкой подковой охватили Царицын войска атамана Краснова под командой лихих казацких генералов Фицхелаурова и Мамонтова. Бьют правильными маневрами, все сжимая подкову, упершуюся концами в широко разлившуюся Волгу. Белые знают: паденье Царицына - это путь к Москве и победе.
Улицы Царицына, как улицы осажденной крепости.
В центре города - каменный трехэтажный особняк бежавшего горчичного фабриканта, там - реввоенсовет 10-й армии. Жуткий обывателю дом. В нем засели Ворошилов, Сталин, гонящие всех на фронт из вымершего города. Отсюда прямой провод в Москву. Телеграф мерно выстукива-ет пишущуюся кровью русскую историю. Говорят, Сталин не спит ночей, все взял в железные руки и беспощадно ломает.
Вместе с Сталиным, в особняке, глава ЧК Червяков с заплечных дел мастерами. Арестованных отвозят на Волгу. Посреди серебряной широкой реки на якоре - длинная черная баржа. Тут по ордерам Червякова принимают, расстреливают и спускают на волжское дно. Это, обещавший большевистской революции "отдать всю свою кровь каплю за каплей", Сталин пока что ведрами отдает чужую: это он "чистит конюшни", считая навозом живых людей. Имя Сталина в этой замершей провинциальной тишине произносится потихоньку.
В полуразграбленном, пустынном особняке горчичного фабриканта командарм 10, Клим Ворошилов живет с женой Екатериной Давыдовной. Здесь полутемная спальня, Екатерина Давыдовна нарядная, изящная женщина.
Она пролетает по городу на военном автомобиле в каракулевом манто. И многие чекисты косятся на занимающуюся туалетами в этом городе жену командарма.
В третьем этаже особняка - реввоенсовет, политкомиссары, командиры. Вокруг Ворошилова - ни в Бога, ни в черта не верящая партизанщина: портной Ефим Щаденко, сын соборного протоиерея Минин, начштаба Руднев, начальник всей красной артиллерии фейерверкер Кулик, золотых дел мастер Магидов, солдаты и рабочие. Здесь на карте цветными шерстинками отмечают колебания фронта. Отсюда сыпят приказы. Иногда тут стоит мат, ругань, крики. В бурке, в кожаной куртке, перерезанной ремнями, с маузером на боку, кричит тут кряжистый слесарь Ворошилов.
- Рухимович! Почему Саратов не шлет чресседельников и постромок?! "Дед", Кулик, где панорамные прицелы, недоданные по прежним нарядам?! Спишь, ядрена мать! - Командарм шумит, все знают: "Клим - ураган!"
- Ефим! - орет Щаденке.- Закручивай срочно в Москву, чтоб гнали снаряды к орудиям и патроны, патроны! Чего там сидит наш Живодер? Только обещают, мать-перемать...- жестоко загибает любитель изящной словесности металлист-командарм, окруженный партизанщиной из портных, шахтеров, столяров, солдат, красных казаков, рабочих.
Ночь. В зале горчичного фабриканта огонь. Заседает реввоенсовет. Белые наседают. Положенье пахнет катастрофой. А из Москвы вместо требуемых снарядов Троцкий прислал партизанам суровую телеграмму и царского генерала Носовича.
Генерала Носовича Ворошилов отдал чекисту Червякову, и тот отправил его на Волгу на темнеющую баржу.
- Конешно! - встряхивая головой, загораясь вспыльчивостью и гневом, в ночном заседании орет Ворошилов.- Мы - партизаны! В училищах и академиях не обучались! Не давали нам гады обучаться, за это сейчас многим и расплачиваемся. Но мы все - большевики, а не наемная сволочь. Мы своими мозолями и без "военспецов" от Троцкого - не отдадим Царицын!
Молчаливый, потягивающий всегдашнюю трубку Сталин черкнул накриво на телеграмме Троцкого - "Не принимать во внимание". И дальше заседает реввоенсовет, шумит, гомонится Ворошилов.
- Нам против Мамонтова конницу надо надежную бросить. А где ее взять? Думенко - мужик боевой, да хитрый и не наш. Если от Мамонтова туго придется, он и сбежать может. Неспроста прислал ему письмо генерал Краснов, обещает прощенье, если перейдет к белым. Ты, Ефим, за Думенко в оба гляди. Ему дай в помощь испытанных коммунистов. Есть там у него смелый, рассудительный мужик Буденный... надо присмотреться, он нам может подойти, тогда и выдвинем.
Сумбурен, горяч командарм 10. Тут не регулярная армия, а - котел революции. Не стратегией и тактикой, а бунтовским напором сопротивляется казацким генералам Ворошилов.
Но в Московском Кремле Ленин обеспокоен: - выдержит ли ворошиловский "народный напор" стратегию белых генералов? Проложил ли уж невзрачный товарищ "Коба" кровавую железную штангу в этом вздымающемся тесте партизанщины?
В третьем этаже горчичного дома, на широкой постели красного дерева спит жена командарма, элегантная женщина Екатерина Давыдовна. А в штабе все еще дым цигарок, плевки, шум и мат.
- Чего вы мне нос задираете? Кто я такой? Рядовой большевик, такими, как я держится и растет вся наша ленинская партия. Какие там в конце концов "мы - ворошиловцы",- шумит бунтарь-командарм-металлист. Но, что греха таить, уж чувствует себя крепко "красным генера-лом". Недаром не подчиняется директивам командующего фронтом, бывшего генерала Сытина.
