Идешь по улице один,
Идешь к кому-то из друзей.
Заходишь в гости без причин
И просишь свежих новостей.
Просто хочешь ты знать,
Где и что происходит.
Просто хочешь ты знать,
Где и что происходит.
Звонишь по телефону всем:
Кого-то нет, а кто-то здесь.
Для разговоров много тем,
Для разговоров время есть.
Просто хочешь ты знать,
Где и что происходит.
Узнал, что где-то пьют вино.
А где-то музыка слышна.
Тебя зовут туда, где пьют.
И ты берешь еще вина.
Просто хочешь ты знать,
Где и что происходит.
Там кто-то спор ведет крутой,
А кто-то просто спит давно.
И с кем-то рядом ты сидишь,
И с кем-то вместе пьешь вино.
Просто хочешь ты знать,
Где и что происходит.
Просто хочешь ты знать.
Нет меня дома целыми днями,
Занят бездельем, играю словами.
Каждое утро снова жизнь свою начинаю.
И ни черта ни в чем не понимаю.
Я, лишь начнется новый день,
Хожу, отбрасываю тень, с лицом нахала.
Наступит вечер, я опять
Отправлюсь спать, чтоб завтра встать.
И все сначала.
Ноги уносят мои руки и туловище.
И голова отправляется следом.
Словно с похмелья, шагаю по улице я,
Мозг переполнен сумбуром и бредом.
Все говорят, что надо кем-то становиться.
А я хотел бы остаться собой.
Мне стало трудно теперь просто разозлиться.
И я иду, поглощенный толпой.
Я, лишь начнется новый день,
Хожу, отбрасываю тень, с лицом нахала.
Наступит вечер, я опять
Отправлюсь спать, чтоб завтра встать.
И все сначала.
Пустынной улицей вдвоем с тобой куда-то мы идем.
Я курю, а ты конфетки ешь.
И светят фонари, давно ты говоришь: «Пойдем в кино».
А я тебя зову в кабак, конечно.
Восьмиклассница.
Ты говоришь, что у тебя по географии трояк.
А мне на это просто наплевать.
Ты говоришь: из-за тебя там кто-то получил синяк.
Многозначительно молчу, и дальше мы идем гулять.
Восьмиклассница.
Мамина помада, сапоги старшей сестры.
Мне легко с тобой, а ты гордишься мной.
Ты любишь своих кукол и воздушные шары,
Но в десять ровно мама ждет тебя домой.
Восьмиклассница.
Пришел домой и, как всегда, опять один.
Мой дом пустой, но зазвонит вдруг телефон,
И будут в дверь стучать и с улицы кричать,
Что хватит спать, и пьяный голос скажет:
«Дай пожрать!»
Мои друзья всегда идут по жизни маршем.
И остановки только у пивных ларьков.
Мой дом был пуст, теперь народу там полно.
В который раз мои друзья там пьют вино.
И кто-то занял туалет, уже давно разбив окно.
А мне уже, признаться, все равно.
Мои друзья всегда идут по жизни маршем.
И остановки только у пивных ларьков.
А я смеюсь, хоть мне и не всегда смешно.
И очень злюсь, когда мне говорят,
Что жить вот так, как я сейчас, нельзя.
Но почему? Ведь я живу?
На это не ответить никому.
Мои друзья идут по жизни маршем.
И остановки только у пивных ларьков.
Я иду по улице в зеленом пиджаке.
Мне нравятся мои ботинки.
А еще красивый галстук у меня.
Я гладил брюки два часа,
В парикмахерской сидел с утра.
И вот иду я по улице, один я.
По улице иду я.
По улице один.
У моего приятеля есть новые пластинки.
И я зайду в кафе и выпью чашку кофе.
А потом пойду к нему.
И в зеркалах витрин я так похож на Бади Холи.
Папа скоро даст свою машину покататься мне.
Иду я.
По улице один я.
Иду я по улице один.
Солдат шел по улице домой
И увидел этих ребят.
«Кто ваша мама, ребята?» —
Спросил у ребят солдат.
«Мама — анархия,
Папа — стакан портвейна!»
Все они в кожаных куртках,
Все они большого роста.
Хотел солдат пройти мимо,
Но это было непросто.
«Мама — анархия,
Папа — стакан портвейна!»
Довольно веселую шутку
Сыграли с солдатом ребята:
Раскрасили красным и синим,
Заставляли ругаться матом!
«Мама — анархия,
Папа — стакан портвейна!»
Здравствуйте, девочки!
Здравствуйте, мальчики!
Смотрите на меня в окно
И мне кидайте свои пальчики, да.
Ведь я сажаю алюминиевые огурцы
На брезентовом поле.
Я сажаю алюминиевые огурцы
На брезентовом поле.
Три чукотских мудреца
Твердят, твердят мне без конца:
«Металл не принесет плода,
Игра не стоит свеч,
А результат — труда».
Но я сажаю алюминиевые огурцы
На брезентовом поле.
Я сажаю алюминиевые огурцы
На брезентовом поле.
Злое белое колено
Пытается меня достать.
Колом колено колют в вены
В надежде тайну разгадать — зачем
Я сажаю алюминиевые огурцы
На брезентовом поле.
Я сажаю алюминиевые огурцы
На брезентовом поле.
Кнопки, скрепки, клепки,
Дырки, булки, вилки.
Здесь тракторы пройдут мои
И упадут в копилку,
Упадут туда,
Где я сажаю алюминиевые огурцы
На брезентовом поле.
Я сажаю алюминиевые огурцы
На брезентовом поле.
Гроза за окном,
Гроза с той стороны окна.
Горят фонари, и причудливы тени.
Я смотрю в ночь.
Я вижу, что ночь темна.
Но это не станет помехой
Прогулке романтика,
Романтика,
Романтика.
Подворотни страшны.
Я слышу, как хлопают двери.
Черные кошки перебегают дорогу.
Пусть бегут:
Я в эти сказки не верю.
И это не станет помехой
Прогулке романтика,
Романтика,
Романтика.
Трудно идти:
Я вышел уже давно.
И вечер в гостях
Был так приятен и весел.
Я пил вино.
Я так люблю вино.
Но это не станет помехой
Прогулке романтика,
Романтика,
Романтика.
Я проснулся в метро,
Когда там тушили свет.
Меня разбудил человек
В красной шапке.
Это кольцо,
И обратного поезда нет.
Но это не станет помехой
Прогулке романтика,
Романтика,
Романтика,
Романтика,
Неоромантика.
Я вчера слишком поздно лег, сегодня рано встал.
Я вчера слишком поздно лег, я почти не спал.
Мне, наверно, с утра нужно было пойти к врачу.
А теперь электричка везет меня туда, куда я не хочу
В тамбуре холодно и в то же время как-то тепло.
В тамбуре накурено и в то же время как-то свежо.
Почему я молчу, почему не кричу, молчу.
Электричка везет меня туда, куда я не хочу.
Ситар играл…
Джордж Харрисон, который очень любит деньги,
Послушал мантры и заторчал,
Купил билет на пароход и уехал в Дели,
И в ушах его все время ситар играл.
Кто на нем играл? Чей это ситар?
На ситаре играл сам Рави Шанкар.
Он сидел в позе лотоса на спине у слона
с ситаром в руках.
Ситар играл.
Джордж Харрисон купил пар двадцать бус.
Джордж Харрисон сказал: «Я буду жить, любя».
А потом он сказал: «Гуд бай», — и ушел в себя.
Ситар играл.
О, это странное место — Камчатка.
О, это сладкое слово — Камчатка.
Но на этой земле я не вижу тебя,
Я не вижу твоих кораблей.
Я не вижу реки, я не вижу моста,
Я пытаюсь найти лошадей.
О, это странное место — Камчатка.
О, это сладкое слово — Камчатка.
Я нашел здесь руду.
Я нашел здесь любовь.
Я пытаюсь забыть, забываю и вновь
Вспоминаю собаку: она как звезда.
Я, наверно, сюда не вернусь никогда.
О, это странное место — Камчатка.
О, это сладкое слово — Камчатка.
Я не вижу здесь их.
Я не вижу здесь нас.
Я искал здесь вино, а нашел третий глаз.
Мои руки из дуба, голова из свинца.
Я не знаю, смогу ли допеть до конца.
О, это сладкое слово — Камчатка.
О, это странное место — Камчатка.
Камчатка.
Виктор Цой. Май 1989 г.
«Мне кажется, что песни, тексты, которые я пишу — они очень многозначные, очень ассоциативные, могут рассматриваться с очень многих углов зрения и каждому человеку могут дать то, что он хотел бы взять из этой песни.
И песни — о жизни, о любых проявлениях жизни, которые я замечаю, и о людях, о психологии человеческой».
Стремительный взлет популярности Виктора вроде бы заставляет меня начать с конца — с того времени, когда имя его стало известно очень многим. Черные дни августа 1990 года, трагедия, разыгравшаяся в Тукумсе под Ригой, нескончаемый поток писем и звонков — все это подвигло меня взяться за перо и вновь вспоминать спряжение глаголов и заковыристый синтаксис русского языка. Однако наша с Витей совместная жизнь требует диаметрально противоположной точки отсчета во времени и пространстве, когда о нем не знал никто или почти никто.
