Источник: данные табл. 1.1.
Экономические достижения Советского Союза выглядят весьма впечатляющими на фоне более скромных показателей остальных участников мировой экономики (график 1.5). В конце XIX в. экономический рост стран Юго-Восточной Азии (Индонезия, Таиланд и Филиппины), как и России, происходил за счет интеграции в мировую экономику. Впоследствии рост их экономик замедлился, и подобная ситуация сохранялась вплоть до недавнего времени. На протяжении большей части столетия страны Ближнего Востока (здесь рассматриваются Турция, Египет и Марокко), а также Китай демонстрировали невысокие темпы экономического роста, которые ускорились в последние десятилетия. В Южной Азии (Индия, Пакистан, Бангладеш и Бирма) рост ВВП был более медленным, а в регионе Черной Африки отличался очень незначительными изменениями. Доход на душу населения в этом регионе и по сей день остается на доиндустриальном уровне. Как видно на графике 1.5, экономика Советского Союза с 1928 г. росла стремительными темпами, и к 1989 г. уровень дохода в СССР в несколько раз превышал аналогичные показатели любого из этих регионов.
Источник: данные табл. 1.1.
В качестве аргумента в поддержку данного утверждения можно привести сравнение уровней дохода в странах советской Центральной Азии (Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркмения и Узбекистан) и республиках Северного Кавказа (Армения, Азербайджан и Грузия) с аналогичными показателями в смежных ближневосточных и южноазиатских государствах. Перечисленные выше союзные республики всегда входили в число наименее экономически развитых регионов СССР. В 1920-х гг. они находились на примитивной стадии экономического развития, ничем не отличаясь от соседних регионов, не входящих в Советский Союз. В 1989 г. они по-прежнему были в числе беднейших советских регионов, но при этом уровень ВВП на душу населения в этих республиках достиг отметки в 5257 дол. США в год[4], что превышало аналогичные показатели в большинстве соседних развитых стран. Так, например, в Турции годовой доход на душу населения составлял 3989 дол. США, а в Иране — 3662 дол., не говоря уже о таких неблагополучных соседях, как Пакистан с доходом 1542 дол. или раздираемый военными конфликтами Афганистан, в котором, по предположению Мэддисона, эта цифра колебалась около отметки в 1000 дол. в год. Очевидно, что, несмотря на сходные условия развития в начале двадцатого столетия, доходы советских граждан — жителей Центральной Азии и севера Кавказа росли быстрее, чем доходы их соседей по регионам.
Источник: данные табл. 1.1.
Однако, как уже отмечалось, совокупные выдающиеся достижения экономики Советского Союза являются результатом сочетания двух различных периодов истории страны. Если исключить из анализа ситуацию 1940-х гг., когда в мире бушевала война, то в целом в 1928–1970 гг. рост ВВП ежегодно составлял 5–6 %. В 1970–1975 гг. этот показатель упал до уровня 3,7 %, в 1975–1980 гг. — до 2,6 % и, наконец, в 1980–1985 гг. составил всего 2 %. Причем последний результат был фактически сведен к нулю при пересчете на душу населения. В то время как многие государства переживали энергетический кризис, а страны «третьего мира» сотрясал долговой кризис, беспрецедентно резким оказалось снижение темпов роста советской экономики. И в этом парадоксе кроется главный вопрос советской экономической истории: как случилось и каковы причины того, что резкий экономический рост, наблюдавшийся в СССР до начала 1970-х гг., внезапно сменился замедлением темпов в последние два десятилетия существования Советского Союза? Можно ли говорить о том, что замедление темпов роста стало показателем фундаментальных противоречий советской системы, или же причина кроется во внешних факторах или ошибках политического характера, которых можно было избежать?
Так к какой же группе следует относить Советский Союз при оценке его достижений: к группе развитых капиталистических держав Западной Европы и ее сателлитов или к группе бедных стран Азии, Латинской Америки и Африки? Споры о том, какое место в мире занимает Россия, ведутся со времен позднего Средневековья. Данный вопрос практически не занимал умы ученых вплоть до конца XVII в., когда возникла идея о том, что Россия выступает своего рода мостом между Европой и Азией, перекинутым через незримую границу, проходящую по руслу одной из двух великих рек на территории нынешней европейской России. И только эпоха модернизации страны при Петре Великом привела к переосмыслению положения России, которую стали воспринимать как великую империю западного образца, с центром в Европе и колониями в Азии. Лишь в XVIII в. граница европейского континента была отодвинута на восток — к горам Урала, после чего славянские территории были снова отнесены к Европе. В XIX в. подобное разделение вызывало бурные протесты со стороны славянофилов, стремящихся к обособлению славянской России от европейских территорий и провозглашению ее третьим великим континентом — подобно тому, как именовались европейский и азиатский континенты. Коммунисты и посткоммунистические западники придерживались петровского видения географии. Однако следует отметить важный аспект такого подхода: он было искусственным. Одного взгляда на карту недостаточно, чтобы судить о принадлежности России к Европе или Азии (Бассин. 1991; Бассин. 1993).
Неразрешенным остается вопрос о неизбежности (и привлекательности) западного пути развития для России. Здесь господствует евроцентристская концепция: подразумевается, что индустриализация — преимущественно европейский феномен, который рано или поздно предстоит пережить всем государствам Европы. Начало этому процессу положила Великобритания в XVIII в. К 1850 г. он распространился на северо-западные регионы европейского континента, а к 1900 г. достиг южных и восточных европейских государств. Коммунисты полагали, что их деятельность ускоряет развитие страны, антикоммунисты же считали, что революция 1917 г. затормозила процесс роста, который возобновился после событий 1991 г. Никто не предполагал, что за пределами границ Европы возможен экономический рост, и судьба России зависела от того, как ее классифицируют. Обе стороны ожидали, что Россия станет точной копией Запада, поскольку считали ее принадлежащей к европейской части. Коммунисты на самом деле предполагали, что это будет улучшенная версия западного пути.
Некоторые аргументы в защиту этой модели можно найти в статистике мирового дохода с 1800 г. В Европе происходило сближение позиций стран по этому показателю, и ее развитие шло куда более быстрыми темпами, нежели развитие большинства других регионов мира. Конечно, определенные сомнения возникают при упоминании выдающихся достижений Японии в этой области, однако эти сомнения можно развеять, если выделить определенные «европейские» аспекты японского пути, которые отличают Японию от остальных стран третьего мира, — те черты, которые марксисты называют «западным феодализмом», а сторонники Вебера именуют «духом капитализма». Споры о классификации России можно вести бесконечно. Однако существуют веские аргументы в пользу ее принадлежности скорее к неевропейскому пространству. И на это указывают объективные данные.
Среди них, во-первых, следует отметить уровень дохода в XIX в. Как уже упоминалось в предыдущей части, в странах капиталистического ядра региона и прилежащих к нему государствах уровень дохода в этот период достигал 1200 дол. США на душу населения. В странах Средиземноморья и скандинавского периферийного региона данный показатель составлял 1000 дол. или превышал эту цифру. Россия же только вышла на отметку в 750 дол. на душу населения, в то время как в остальных странах мира доход был еще меньше.
Вторым аргументом является структура экономики страны. Так, в 1928 г. богатые капиталистические страны обладали значительно более развитыми экономическими системами. В странах западноевропейского «ядра» доля населения, вовлеченного в сельскохозяйственную отрасль, составляла около 25 %, а в прилежащих государствах эта цифра колебалась у отметки в 20 %. В наиболее отсталых регионах Европы — Средиземноморье и северная периферия, — которые в недалеком будущем должны были догнать западных лидеров, показатель занятости населения в сельском хозяйстве достигал 50 % от общей численности населения. Эти данные демонстрируют существенное снижение доли населения, занятого в сельском хозяйстве, по сравнению с показателем в 75 %, который является характерной чертой экономики, находящейся на досовременном этапе развития[5].
За пределами ОЭСР лишь несколько стран смогли достичь существенного улучшения ситуации. В большинстве стран доля населения, занятого в сельскохозяйственном секторе, составляла около 3/4. Схожая ситуация наблюдалась и в Российской империи в 1913 г. Стагнация промышленности, возникшая в результате событий гражданской войны 1918–1921 гг., привела к резкому росту сельского населения, и к 1926 г. эта цифра составляла уже 82 % от общей численности населения страны (Дэвис. 1990, 251). Соразмерно уровню дохода в этих странах, который в тот период был значительно выше, в Аргентине, Чили, Венесуэле и Чехословакии доля сельскохозяйственной отрасли была существенно меньше.
