Только Лена грустила, что жениху ее надо будет вечерами рано уезжать, иначе на трамвай опоздает. Но зато она ходила его встречать в половине восьмого к остановке, на площадь, и затем они в темноте, по тонким тропинкам, шли домой и из шалости стучали иногда зонтиком в чужие окна.
Леонид Николаевич прижимал ее к себе.
— Милая, вы не простудитесь? Как у вас хорошо здесь… Мы тоже так будем жить, да?
— Да… Хорошо, только страшно немного.
Он смеялся и, сняв пенсне, слепыми глазами смотрел на нее. Лена знала, что он любит, чтобы она была беспомощная и пугливая, как ребенок.
Но по ночам, когда в саду скрипели на ветру ворота или слышался глухой чей-нибудь голос, Лена, правда, боялась. Каждый день случаются грабежи и убийства, могут и к ним забраться. Здесь такая глушь, даже городового нет.
Только старый Воробьев сердился, когда говорили о ворах. В глубине души, он считал даже неуважением к чину статского советника мысль о возможности грабежа у него. Это было бы слишком дерзко, и на такое дело не всякий решится. Он лениво зевал и говорил:
— Глупости! Эти господа знают, где деньгами пахнет… К нам не пойдут, незачем.
Незачем, конечно, а все-таки страшно. Лена с матерью вечером тайком осматривали сад и крепко, на два замка, затворяли двери и ворота. И когда, за низкими ставнями, вдруг тревожно и хрипло лаяла собака, Лена с тоской вспоминала о пятом этаже на Можайской. Туда уж, если следить за дверьми, никто не заберется, и живешь, как в крепости. А здесь, эти деревья и пустое поле тревожат и пугают. Теперь так рано темнеет, и, кажется, за каждым кустом спрятался разбойник.
Конечно, страхи были легкие и шутливые. Но вскоре стали замечать, что, действительно, вокруг дома происходит что-то странное.
Первой оказалась кухарка. Она уверяла, что ясно видела, как под забором пробежал какой-то человек, и когда она окликнула его, он исчез. Марья Константиновна не обратила даже внимания на ее рассказ, — мало ли людей бегает под заборами? Но как-то к вечеру, возвращаясь домой, она ошиблась тропинкой и, проходя мимо чахлой рощи, вдруг где-то совсем близко услышала торопливый шепот.
— Ты здесь? Ты?..
Потом вспыхнул бледный огонь, и все смолкло.
Марья Константиновна вернулась встревоженная и рассказала мужу, что она видела. Решили известить околоточного, пусть он выяснит, что это за люди и огонь. Может быть, шпионы?
Воробьев не верил и пожимал плечами.
— Пустяки. Вы обе всего боитесь.
На ночь особенно старательно обошли сад. Леонид Николаевич, уезжая, решил пошутить и сказал:
— Тут вчера… дачу обокрали. Хозяина убили, кажется.
Лена чуть побледнела и коротко засмеялась.
Но на следующий день жених приехал раньше, чем всегда, и, будто за сигарой, пошел в кабинет к Воробьеву.
— Знаете, я, правда, удивляюсь… Это странно. Я вчера нарочно пошел той дорогой, что говорила Марья Константиновна. И под деревом, у ручейка… знаете?.. я увидел две тени. Теперь ведь лунные ночи, ясно видно… Женщина какая-то была… Они меня заметили и отошли… Это, конечно, не страшно, но все-таки… я думаю, тут притон какой-нибудь… Вы обратите внимание!..
Но дни проходили, и никто не приходил грабить зеленый домик, никто не забирался в сад. Даже забытое как-то на балконе осеннее пальто Марьи Константиновны пролежало всю ночь, и никто его не утащил.
Лена привыкла к пустым и грязным улицам и пустому полю. Возвращаясь из города, она надевала крепкие старые сапоги и шла гулять. Совсем выцвело небо с высокими сонными облаками. Дальние трубы и лес терялись в голубом тумане. Уже по утрам лежал на домах и на мятой траве снег, и потом капало с крыш, — будто и весна. Только воздух был острый и жесткий, — уже не весенний.
Лена шла и думала, — сама не знала о чем. Ей было хорошо и весело. К Новому году будет свадьба, в спальню надо будет обои, белые, с веночками наверху. Мама даст зеленую мебель. Леонид сказал вчера: «Я знаю, что это навсегда…» Что? Любовь? Странно, это — только боль какая-то и тревога. Ни минуты спокойной. Этот лесок и дом совсем, как в Парголове, только там колокольня налево и вокзал.
За низкими кустами лежало упавшее дерево. Маленькая серая птица прыгала по стволу и весело чирикала. Лена села на дерево и смотрела, как поднимается, тихо и прямо, дым из труб.
Сзади хрустнули сучья. Она обернулась.
Высокий господин в пальто с поднятым воротником и мягкой шляпе стоял и пристально смотрел на нее. Лена встала и, слегка испугавшись, хотела идти к дому.
Господин приподнял шляпу.
— Вы гуляете… здесь?
— Да…
Она покраснела и не хотела выдать испуга. Только с тоской оглянулась, — никого вокруг, лес и поле.
— А вы живете здесь? Простите… я вас испугал, кажется?
— Нет, отчего же…
Она взглянула на господина и вдруг рассмеялась. Как глупо, чего бояться, — он тоже гуляет. И такой вежливый.
— Знаете, здесь вообще страшно… не сейчас, конечно… Но вообще, говорят, какие-то люди бродят по ночам.
Господин слабо усмехнулся.
— Где? Я не знаю?
— Здесь, как раз… и дальше, в поле.
Лена подняла голову и концом зонтика сбивала редкие желтые листья.
— Подождите… вы не видите?.. сейчас… за вами… вы видите?
Она смотрела на кусты и слегка попятилась.
Там, в ветвях, в уже сгущающихся сумерках, вдруг вспыхнул мутный зеленоватый огонек.
Господин обернулся и покачал головой.
— Нет, вам показалось.
— Может быть… Я пойду домой. Как холодно сегодня.
Она сделала несколько шагов и опять остановилась.
— Смотрите, что это? Что?
Из-за кустов, будто из-под земли, показался человек, закутанный в плащ, и, увидев говоривших, исчез. Господин постоял минуту, будто в недоумении, и потом пошел к Лене.
— Я… ничего не видел.
Он тихо взял ее за руку.
— Я не знаю… человек какой-то… Я видела.
Она вздрогнула и хотела идти, но почувствовала, что незнакомец твердо держит ее руку в своих холодных пальцах.
— Что вы? Оставьте… Я пойду домой.
Он улыбнулся.
— Да? Подождите. Какой сегодня ясный и прозрачный день. Вы видите звезду над лесом? Скоро будет темно.
— Я не понимаю… Вы с ума сошли… оставьте мою руку. Он вдруг бережно обнял Лену за плечи и наклонился к ней.
— Не надо… Я не сделаю вам зла… А вас здесь все равно никто не услышит… Вы не бойтесь, я не разбойник.
Лена тихо заплакала.
Незнакомец медленно и твердо вел ее к кустам. У Лены не было силы сопротивляться, и она шла, покорно и растерянно, догадываясь, что сейчас, наверно, ее убьют. Как все странно, — все прошлое пролетает, — Москва, детство, золотое пенсне у Леонида Николаевича.
Под грудами веток и щебня было в земле широкое отверстие, будто вход в погреб или большую нору. Незнакомец взглянул на Лену и улыбнулся.
— Войдите… Это не страшно, правда.
И все не выпуская ее вздрагивающей руки, он потащил ее за собой. Она пронзительно закричала, но никто не ответил.
Сразу стало совсем темно. Лена поняла, что это она умерла уже, или все только снится ей. И по старой, еще институтской привычке она ущипнула себя, чтобы проснуться. Но ничего не изменилось. Она чувствовала под ногами твердую и гладкую почву, будто каменный пол. Пахло сыростью и гнилью. Она протянула свободную руку и поняла, что идет по узкому коридору, и стены, кажется, выложены кирпичом.
