— Лена, — говорю как-то, — мы с Анжеликой давным-давно снимаем друг перед другом трусы. И не стесняемся. Хочешь с нами?
Я начал раздеваться, у Анжелики с этим вопросом было проще: она приспустила трусики под платьем, а потом его задрала. Ленка, не долго думая, тоже спустила шорты с трусами до колен и дала мне возможность разглядывать ее цветочек. Удивительно, но он был устроен немного иначе, чем пис моей подруги. Если у Анжелики губки как бы накладывались одна на другую, что выглядело чуть кривобоко, то у Ленки была полная, абсолютная симметрия. Вверху, где губоньки смыкались, у Анжи было нечто невразумительное (я поначалу и не понял, что́), а у Ленки была маленькая акуратная дырочка.
В общем, замечательная детская писенька. Она мне очень понравилась.
Тут Ленка устроила представление, которое я ни забуду никогда.
— Ты видел куриную?
Ленка раздвинула губы и широко расставила ноги. Анжелика тоже слегка распоясалась, выгнувшившись даже слегка вперед.
С Леной было немало приколов — вот ребенок восьмилетний!
— Ленка, — обнаглел я вконец, — дай полюбоваться твоей пизденкой.
Ленка широко расставила ноги и дала мне возможно внимательно рассмореть пипуленьку. О, она была попросту невероятна. Я любовался ее ничем не прикрытрой писечкой. Совсем голая нимфетка лежала передо мной передо на тахте, подрачивая слегка пипиську. Интересно, отметил я, на ней, в отличие от Анжелики, не было белой полосы от трусов — загар ровно покрывал детское тельце. Она нисколько не стеснялась, наоборот, присутствие меня и Анжи ее вроде бы даже возбуждадло. Пропавшие мишки и куклы. Девочка по-детски онанировала, поглаживая свою крошечную письку…Она внимательно занималась своим курком, что Анжа, не выдержав, спросила ее::
— Разве тебе это нравится?
Оказалось, Леночке нравилось, когда на нее смотрят. Мы с Анжей тоже начали трогать свои гениталии. Было невообразимо приятно.
Гора была не так уж и высока. Юг, знаете ли. На нас не было ничего, кроме трусов. На мне синие, на Ленке черные, а на Анже белые — совсем не купальные трусики, просто других не было.
Леночка сдернула их, присев, и стала писать. У меня встал. Посмотреть бы на писающую Анжелику, подумал я. Ленкина струя ливанула метра на два с четвертью. Анжеликина струя была куда меньше. Я напрягся и исторг струю мочи. Ссать было больно.
Затем мы покорили гору. На ее вершине был чей-то флаг, красный, но не думаю, что в этом содержалась какая-либо идеология.
У меня опять стоял. Честное слово — я не знал, что делать с этим.
Лена предложила играть в бутылочку. Только целоваться мы будем через полотенце, предупредила она. Довольно-таки нелепо было выслушивать такое от девочки, чью письку я изучил вдоль и поперек.
Горло крутящегося сосуда указало на Анжелику. Она почему-то засмущалась.
— Смотри, как мы умеем целоваться, — сказал я. —Лена, подойди сюда.
Девочка в одних лишь трусиках подошла. Я поцеловал ее, не так, что в засос, а удовольствия ради. Вот блядь! Язычок этой развратницы скользнул внутрь моего рта, оказалось, эта восьмилетняя потаскушка умела сосаться по самое некуда.
Мы поласкались по-детски языками, а затем Ленка устроила сеанс мастуурбации. Как бы мне хотелось, чтоб Анжа присоединилась к ней. Но нет…
Дорога поворачивала вправо под прямым углом. Ржавый висящий знак указывал заблудившимся путь. Садилось солнце. Ленка пела. Ля-ля, ля-ля-ля-а-а!
Под платьем у нее ничего не было. Ей нравилось задирать подол короткого платьица и демонстрировать голенькую писюрку.
На юге темнеет рано. Мы переместились на территорию хозяев. Сюда тебе нельзя, пыталась убедить Леночка, да не тряси ты… У Митьки, братца, такая же игрушка.
Ленка потрогала мальчишеский член — Митя с размаху грохался на диван. Стручок его стоял. Впрочем, как и мой.
— А ну-ка, — строго сказала Ленка., — давай сюда свой писюн!
Анжелика с удовольствием наблюдала.
Мы решили поиграть. Не буду описывать, все равно не поверите. Странно вели себя девки. Трусы снять не западло, а вот целоваться почти отказывались. Жеманничали.
Я засосал Ленку. Она вихляла попкой, а Анжелика смотрела.
Потом мы вроде поебались. Увы, это была лишь фантазия.
Странное дело — Анжелика бесстыдничала летом, но в другие времена года была, к-х-м-м, девочкой. Меня заебало. Я начал ее трогать. Ей нравилось, хотя она, конечно, валяла дурочку. Как-то раз мы были в гостях. Анжелика сидела в кресле и изучала рукоятки самодельного эквалайзера — о, в этом доме была прекрасная музыка. Я подкрался сзади (точнее, лишь сделал вид, что подкрадываюсь) и помассировал ее грудки. Она повизжала, суча ножками и прочим.
Так прошло четыре года. За все это время я так и не врубился в женскую психологию. Теперь-то мне все понятно.
Бабе срывает башню, когда она меняет дислокацию. Не потому ли Анжелика переставала позволять себя трогать в конце сентября 1980-го, 1981-го, 1982-го и 1893-го года? А ведь летом все было совсем иначе. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон.
Не верю я им. Они могут напиздеть все, что угодно, но отдадутся кобельку за ближайшим кустом.
Я знаю.
Как-то мы сидели в бабушкиной комнате при свечке. Девочка суетилась: как бы не протек воск на столешницу. Я приподнял подсвечник, подстелил под него лист бумаги, затем стал созерцать огонь и попытался склонить Анжелику к этому занятию. «Очень тонкая бумага, — барахлила девчонка, — только бы не протекло. Бабуленька ругаться будет».— «Не протечет.
