— Все.
— Спешу предупредить, что это практически все, что я о вас знаю. Сегодня утром, проснувшись, я еще не ведал о вашем существовании. Часов в десять утра посыльный осчастливил меня вашим досье, с которым вас брали на учебу, и письмом руководства, в котором мне предписывается надзирать за вашими первыми шагами. Кажется, ближе к вечеру у меня появится ваш личный листок и зачетная ведомость. Во всяком случае, у нас хватит времени, чтобы познакомиться поближе. Что вы за девушка?
— Что вы имеете в виду?
— Если бы вам понадобилось описать саму себя в двух предложениях, как описывают второстепенных персонажей в романах, как бы вы это сделали? Я не говорю, разумеется, о ваших внешних данных: они у меня перед глазами, и я констатирую, между прочим, что вы очень недурны собой. Чем больше я смотрю на вас, тем больше убеждаюсь в этом. Но мне хочется услышать, что вы за личность.
Пребывая в некоторой растерянности, Моник неуверенно пробормотала:
— Вы задаете совсем не легкий вопрос.
— Почему? Человек — лучший судья самому себе. И мне сдается, что вы знаете себя лучше, чем кто-либо другой. Или я не прав?
«Этот человек определенно более занятный, чем мне показалось в первую минуту», — подумала Моник.
Его серые глаза обладали странной притягательной силой, под его взглядом так и подмывало в смущении отвернуться, и эти глаза достигали цели быстрее, чем слова. Она не сомневалась (ибо чувствовала это всей кожей), что в эту самую минуту его взгляд раздевает ее, ощипывает с нее все перья, оценивает ее с откровенным и оттого неотразимым мужским напором.
— Что ж, если… — начала она. — Если бы мне пришлось обрисовать себя в нескольких словах, я бы сказала, что я гораздо старше своих лет, очень замкнута, весьма неприятна в общении, совершенно лишена иллюзий относительно жизненных перспектив и человеческой природы и глубоко разочарована.
Коплан не смог удержаться от смеха.
— Портрет не слишком привлекателен, — признался он. — Выходит, вы неисправимая пессимистка?
— Трезвомыслящая.
— А как в области чувств?
— Никакого романтизма.
— Как бы вы лично определили любовь?
— Мираж, порожденный инстинктом продолжения рода.
— Девственница?
— Нет.
— Излюбленное занятие?
— Такого нет.
— Простите мою грубость. Думаю, лучше раз и навсегда расчистить почву. Чтобы с толком руководить вами, мне необходимо знать ваши интимные наклонности. Разумеется, если вам не хочется отвечать, дело ваше.
— Ваши вопросы меня не шокируют.
— У вас было много любовников?
Я вступала в интимные отношения с девятью мужчинами. В первый раз в возрасте девятнадцати лет, в последний раз — непосредственно перед началом учебы. С тех пор по воле обстоятельств круг моего общения был ограниченным. Значит, уже около десяти месяцев я не занималась любовью и прекрасно обходилась без этого.
— Но при всем при этом нравится ли вам, когда за вами ухаживают?
— Уже нет. Нравилось четыре-пять лет назад. Все девушки обожают, когда к ним проявляют интерес… Вас интересует, кокетлива ли я?
— Вот именно.
Если это со мной и случается, то только чтобы подшутить над мужчинами. Но вообще-то эта стадия, думаю, уже позади. Мужчины есть мужчины, такими их создала природа. Сексуальность — естественная функция, подобная всем прочим: мужчина просто должен удовлетворять потребность своего организма.
— Мужчина? — невозмутимо спросил Коплан. — А женщина? Она расхохоталась.
— Я, естественно, говорю о всех людях, — уточнила она. — Перед лицом зова природы оба пола равны.
В зрачках Коплана мелькнул огонек. Внезапный смех Моник неожиданно преобразил ее. На мгновение Коплан увидел совсем другое лицо — нежное, почти детское.
Напрасно вы так редко смеетесь, — резюмировал он, поднимаясь. — Смех вам очень к лицу.
И он потянулся за пачкой сигарет «Житан», приготовленной на журнальном столике.
Коплан открыл пачку и протянул ее Моник.
— Сигарету?
— Если позволите, я покурю свои.
Она раскрыла сумочку и извлекла из нее пачку «Кента». Франсис щелкнул своим «ронсоном» и дал ей прикурить. После этого он осведомился равнодушным тоном:
— У вас на лице постоянное недовольство! Чем оно вызвано?
— Что вы хотите этим сказать?
Это преднамеренно, это маска, которую вы надеваете, чтобы выглядеть интереснее, или это отражение подлинного состояния вашей души?
— Меня вечно упрекают в том, что я мрачна и ворчлива… И я задаю себе вопрос, не стоит ли мне и впрямь стать такой? По большому счету жизнь — не такая уж занятная штука.
В ее голосе звучала неподдельная грусть.
Вы наверняка скажете, что я просто не умею видеть ее хорошие стороны. Возможно, так оно и есть. Но все дело в том, что жизнь никогда не поворачивалась ко мне хорошей стороной.
— Наверное, все зависит от характера, — пожал плечами Коплан.
Видимо, я контужена несчастливым детством, — в ее голосе послышалась деланная ирония.
— Так у вас было несчастливое детство?
Мне так настойчиво твердили об этом, что я в итоге поверила, — вздохнула она. — Хотите, расскажу вам о своей жизни?
Ее лицо вновь помрачнело, она опять насупилась.
Коплан отрицательно покачал головой:
Я прочту об этом в вашем досье. К нашей следующей встрече — возможно, она состоится завтра — мне будет известна вся ваша история, от первого крика до того мгновения, когда вы переступили порог этого дома.
Мне жаль вас! — бросила она, стряхивая сигаретный пепел в хрустальную пепельницу.
— Отчего же?
— Это смертельно скучно.
— Не переживайте за меня, я привык к неприятным обязанностям. В нашем ремесле интересные поручения случаются редко — вы сами скоро убедитесь в этом… Но поскольку отныне я несу ответственность за каждый ваш шаг и вздох, я вынужден буду проникнуться вниманием ко всем, даже самым мельчайшим деталям, из которых состоит такое очаровательное создание, как вы. Я получаю за это зарплату.
Он взглянул на часы.
— Вы любите гуляш? — спросил он.
— Да, когда он хорошо приготовлен.
— У меня есть намерение пригласить вас пообедать со мной. Я знаю один ресторанчик на улице Линкольн, где подают самый лучший гуляш в Европе. Подходит?
— Конечно.
Но обедать пока рановато. Если вы не против, вернемся к нашему разговору. В том, что вы только что говорили, меня поразила одна вещь… Ваш лексикон.
— Как это? — удивилась она. — Что особенного вы обнаружили в моем лексиконе?
Я нахожу его довольно выразительным для милой двадцатичетырехлетней девушки. Я спрашиваю вас о любви, а в ответ слышу о сексуальности, естественной функции, потребности организма. — Он улыбнулся и продолжал, разгоняя облачко дыма: — Слушая вас, можно подумать, что вы подходите к этому с чисто клинической точки зрения: строение человеческого тела, автоматизм органов размножения… Прискорбная позиция, вы не находите…
Моник пленительным движением закинула ногу на ногу:
— Я предупреждала вас: романтизма во мне ни на грош.
— Как правило, женщины воспринимают такие вещи с долей поэтичности.
— Презираю поэзию, а поэтов — и того больше. Трепачи да и только. Для меня любовь лишена загадок. Половой акт снимает напряжение, только и всего.
— А наслаждение — как быть с ним?
— Самая настоящая ловушка. Природа — а она совершенна — предусмотрела возникновение некоторых ощущений, единственная цель которых — заставить нас повиноваться ее велениям.
— И все-таки вы упрощаете.
— Возможно, вы поймете меня лучше, если я уточню, что я фригидна. Фригидна с точки зрения медицины.
— Браво! — воскликнул он. — В таком случае сама судьба повелевает вам освоить ремесло, которым вы будете заниматься с сегодняшнего дня. Для женщины-агента фригидность — фантастический козырь… Да и меня это избавит от многих забот.
