— Комната парней в противоположном крыле, с другой стороны общего зала. Девочкам нельзя ходить в то крыло, и наоборот. Часы посещения — с семи до девяти каждый вечер. Свет выключается в десять тридцать. Кто-нибудь будет проверять тебя каждые пятнадцать минут, если тебя не будет видеть сестра из приемной. — Она снова сделала паузу, и я заставила себя встретиться с ее равнодушным взглядом. — У тебя есть еще какие-нибудь вопросы?
Мои глаза снова наполнились слезами, но я не стала тратить силы на то, чтобы стереть их.
— Почему я здесь?
— Этот вопрос сможешь задать своему доктору. — Медсестра мельком взглянула в планшет. — Его зовут доктор Нельсон. Он делает обход после ланча с понедельника по пятницу. Так что ты увидишься с ним завтра. — Она помедлила, но на этот раз поставила планшет на полку, привинченную к стене. — Как твоя шея? Швы тебе не понадобились, но они хорошо очистили раны…
Раны? Моя правая рука метнулась к горлу, и я скривилась от того, насколько чувствительной там оказалась кожа. И насколько… загрубевшей. Сердце гулко зашлось, когда я ринулась в ванную. Маленькое, забранное в алюминиевую раму зеркало над раковиной показало, как мало размазанной туши осталось под глазами. Кожа была бледная, длинные волосы безнадежно спутались в клоки.
Я подняла подбородок и подставила шею под свет. Мой резкий вдох эхом разнесся по комнате. Горло напоминало паутину из царапин, покрывшихся кровавой коркой.
И внезапно я вспомнила боль в горле. Влажные, липкие пальцы.
Моя правая рука дрожала, когда я подняла ее к свету. На кутикулах осталась темная субстанция. Кровь. Я сама сделала это с собой в попытках прекратить крик.
Неудивительно, что они приняли меня за сумасшедшую.
Может, они правы.
Медсестра сказала, что мне нельзя закрывать дверь, но я закрыла ее, пока принимала душ, и снова, когда вышла из ванной, потому что женщина оставляла ее открытой после каждой пятнадцатиминутной проверки.
Боялась, что я убью себя? Если да, это будет весьма креативное самоубийство. Не прикрепленными к полу или стене были лишь полотенце на полке над унитазом и маленький брусочек мыла для рук на раковине. В итоге, гордость выиграла у раковины, и я помыла этим мылом не только руки, но и все тело и волосы. Это лучше, чем идти и просить гигиенический набор у людей, которых я никогда не встречала.
После душа я нашла чистые фиолетовые штаны, сложенные на кровати, но мне придется ходить без белья, пока кто-нибудь не привезет мне чистое. Сестра Ненси сказала, что тётя Вэл должна была привезти его, но, когда и если моя тётя приедет, она не уедет без меня.
Вымывшаяся и одетая — не то, чтобы это принесло мне облегчение — я неотрывно пялилась на дверь минуты три, прежде чем решилась открыть ее. Я пропустила и обед, и завтрак, так что умирала с голоду, но общаться с кем-либо мне совершенно не хотелось. Наконец, после двух фальстартов я отвела все еще влажные волосы с лица и открыла дверь.
Мои кроссовки без шнурков скрипели по полу коридора, пока я медленно шла на звон кухонных приборов, отчетливо понимая, что хоть и слышала пару приглушенных голосов, разговора между ними не велось. Большая часть дверей, которые я миновала, были открыты, комнаты за ними казались одинаковыми. Единственная разница между ними и той, в которой поселили меня, заключалась в личных вещах, одежде, сложенной на полках, и узорах на обоях.
Пройдя половину коридора, увидела девочку на пару лет моложе меня, сидящую в одиночестве в кровати и разговаривающую сама с собой. Это был не шепот себе под нос и не напоминание о чем-то забытом. Она на самом деле разговаривала с собой вслух.
Повернув за угол, я обнаружила источник других голосов, чего и следовало бы ожидать от столовой. Пять круглых столов были выставлены в большой комнате, заполненной обычными на вид людьми в джинсах и футболках. По телевизору над их головами на дальней стене шел «Губка Боб Квадратные Штаны».
