Безрассудная девушка шаловливо преклонила колени в притворной «чико» — молитве перед алтарем, который» на собиралась ограбить, а он, зачарованный, нагнулся, чтобы поднять ее на ноги, и вдруг поцеловал прямо в губы!
Она слишком увлеклась своим капризом, чтобы обратить на это внимание; схватив среднего Будду своими святотатственными ручками, она спрятала его в рукав своего голубого плаща, который отдала нести Дику.
Быстро оглядевшись, она повернулась и побежала по дорожке к тому месту, где их ждала колясочка.
— Ах, ты, дерзкая! — шептал он, шагая рядом с ней. Ведь, ты знаешь, что я не смогу помочь тебе, если дома в один прекрасный день тебя подстережет бирманец с длинным ножом — за веру они пойдут на что угодно! А кроме того, был в древние времена языческий царь, наложивший такое заклятие на тех, кто вздумал бы воровать его жертвоприношения из храма: «Да мучается вор, как человек, замурованный по пояс в скалу, к которой и в два месяца не добраться». Вот как и тебя могут проклясть, кошечка!..
Она лукаво взглянула на него: — Будто ты и в самом деле будешь огорчен, если это со мною случится? — смиренно спросила она. Продолжение их беседы нас в данный момент не должно интересовать.
Перед закатом пришла Ма-Сейн, плакавшая всю дорогу. При виде пустого места на полке, она так дико вскрикнула, что к ней в ту же секунду выбежал из часовни старый пунджий.
— Кто тут был, Дядя, господин мой? — кричала она. — Мой Будда исчез!..
— Сегодня здесь не было ни одной живой души, — недовольно ответил пунджий.
Он не мог, ведь, сознаться, что в этот день созерцание унесло его в волшебную страну снов…
— Значит, Владыка услыхал меня и послал Ната унести Будду! — завывала Ма-Сейн, окончательно потеряв душевное равновесие. — Ай-йя! Ай-йя! Ом мани падме ом!..
Она бешено извивалась в молитве.
В далекой Верхней Бирме суеверная вера в «Натов» так перемешана с чистым буддизмом, что туземцы твердо верят в разные чудеса.
— Ты заслужила! — торжественно промолвил жрец, не зная хорошенько, что сказать ей.
Но замешательство его быстро рассеялось, как только из ближайшей джунгли донесся отчаянный человеческий вопль:
— Помогите! Скорей, умираю!..
Услыхав этот голос, Ма-Сейн вскочила на ноги и с криком бросилась за пунджием в чащу: она разглядела, кто лежал в кустарнике ярдах во ста расстояния! Мунг-Сан-Ка корчился в муках, прижимая рукою икру своей ноги, а рядом лежала мертвая кобра и сломанная палка.
— Я проходил джунглей — со мной не было ножа, — задыхающимся голосом говорил он. — О, Ма-Сейн, жизнь моя, я искал тебя!
Она не верила своим ушам, но почувствовала, что это, конечно, чудесный ответ на ее мольбу, и не стала тратить времени на слова или гримасы кокетливой мести, на которые в иных обстоятельствах она бы не поскупилась.
С холодным мужеством, как хирург, она вынула свой маленький «дах» — кинжал — и обратилась к пунджию, который, став на колени, манипулировал над раной с инстинктивным искусством бирманца, знающего, что такое змеиный укус.
— Зажми покрепче, пока я буду вырезывать отраву! — промолвила она. — Потерпи, Мунг-Сан-Ка, это будет скорее и менее болезненно, чем когда тебе татуировали ляшки, — а ты, ведь, когда-то говорил мне, что все, мною сделанное, будет тебе в сладость после ран, нанесенных моими глазами!.. — Докажи же это теперь…
Не обращая внимания на стоны и струившуюся кровь, она искусно удалила зараженную часть икры, — к счастью, рана пришлась далеко от артерии, и перевязала рану своим шарфом.
— Я позову на помощь, и мы перенесем его в часовню, — сказал пунджий, грузно уносясь, как большая желтая птица, в зеленую чащу.
— О, обожаемый Лотос мой! — чуть слышно говорил юноша. — Я развязался с iMa-Йин. Она неверная лепардиха! Простишь ли ты меня?
И Ма-Сейн, уверенная, что Владыка Мира только-что подал ей ответ и совет, проявившиеся столь чудесным образом, решила, что она может простить.
Исторический рассказ П. К. Губера
Рис. для «Мира Приключений» худ. Michau
Знаменитый журналист Анри Рошфор[7]) не принимал участия в правительстве Парижской Коммуны. Но его статьи поддерживали дух сопротивления среди осажденных. Не совсем правильно ему ставилось в вину разрушение дома, принадлежавшего Тьеру. Кроме того, среди новых хозяев положения у него было множество личных врагов. Г1о всем этим причинам версальский военный суд приговорил его к вечной ссылке «с содержанием в укрепленной ограде» — как было сказано в приговоре.
Пока старый Тьер оставался президентом, Рошфора щадили, и он отбывал заключение в различных крепостях на западном побережьи Франции. Но тотчас после избрания Мак-Магона, обновленное министерство, отныне вполне реакционное и монархическое, поспешило услать опасного писателя в Новую Каледонию.
Ровно четыре месяца понадобилось парусному фрегату «Виргиния», чтобы проделать путь от Шербурга до Нумеа. Рошфор, не переносивший качки, ужасно страдал. Судьба и характер узника вызывали общее сочувствие. Корабельное начальство допускало разные поблажки в его пользу. Обед ему носили из офицерской столовой. Его каторга, т. е. деревянная клетка, расположенная в боковой батарее корабля и заменявшая каюту, была занята им одним — послабление немаловажное, если вспомнить, что тут же рядом другая каторга одинаковых размеров вмещала двадцать две осужденных женщины, в том числе известную Луизу Мишель.
Капитан Лонэ, командир «Виргинии», ежедневно навещал своего подневольного пассажира и подолгу с ним беседовал. От этого бравого, хотя несколько простоватого моряка, Рошфор получил для просмотра подробную карту Новой Каледонии и на этой карте впервые заметил маленький, без-имянный островок, вернее — просто коралловый риф, расположенный ввиду берега, прямо против полуострова Дюко, предназначенного для ссыльных.
10 декабря 1873 г. «Виргиния» бросила якорь в гавани Нумеа. После разных формальностей арестантов ссадили на сушу, где им предстояло провести остаток дней «в укрепленной ограде».
То была особая форма наказания, специально изобретенная для некоторых категорий политических преступников, нечто среднее между простой ссылкой и каторжными работами.
Заключенные были вполне свободны в пределах полуострова, жили в хижинах, которые сами себе строили из глины и тростника, могли получать из дому деньги и покупать что угодно, в кантине или у торговцев, приезжавших из Нумеа. Некоторым счастливцам дано было позволение ходить в этот городок для заработков; другие разводили огороды, силясь извлечь хоть что нибудь на тощей, неблагодарной почвы; третьи занимались рыбной ловлей, разумеется, с берега, т. к. держать лодки было строжайше запрещено.
Полустров имел около двух с половиной лье в окружности. С трех сторон шумело море; с четвертой вздымалась колючая ограда, снабженная воротами и охранявшаяся воинским караулом. Лихорадка, жара и москиты — таковы были три бича, от которых особенно страдали обитатели этого уголка земли, затерянного в океане.
