Но теперь Ренато настаивал на споре. Бернард тщательно взвесил свои слова.
— Я принимаю вызов. Но отец Елены не из тех, кто будет стоять и смотреть, как кто-то проникает в панталоны его дочери. Это может отрицательно отразиться на наших семьях. Ну а потом, как можно будет нас рассудить? Как мы узнаем, кто победил? — Не дав Ренато времени обдумать ответ, Бернард продолжил: — Что послужит доказательством? Слишком грубо для благородного человека. Что еще раз доказывает, почему Елена не годится и ни одна другая девушка не годится тоже. Выбор дамы должен принадлежать любому из нас. Каждый должен будет пойти и завоевать целомудрие прекрасной девицы. К тому же время, отведенное тобой для этого, превышает все пределы и, прости мне, Ренато, мою банальность, требуется для оправдания излишних усилий. — Он пристально посмотрел на Ренато и напустил на себя видимость храбрости, на которую был способен. — Неделя. Через неделю после сегодняшнего дня мы встречаемся в кофейне Лоретта с завоеванными нами дамами. — Он выдавил из себя сладострастную улыбку. — Мы попросим Умберто подвести за нас итоги. Он любит нас обоих и честен. Если только один из нас прибудет с девицей, то он и победитель. Если никто никого не приведет, то мы увеличиваем время пари. В случае, если, возможно, мы оба будем с дамами, мы попросим Умберто решить, чья избранница красивее.
Заметив одобрительный кивок Ренато, Бернард улыбнулся про себя, подумав об Анжеле, новой служанке его семьи. Главного он добился: изменил условия в свою пользу. Для Ренато не было никакой возможности в течение недели найти девушку, которая своей красотой могла сравниться с Анжелой. К тому же служанки были так предсказуемы и так трогательно услужливы.
Бернард протянул руку.
— Спор равных?!
Сильно пошатываясь, Ренато поднялся на ноги, чтобы пожать руку Бернарда и разбрызгал вино из бокала.
— За спор равных!
Он так сильно чокнулся с Бернардом, что оба бокала треснули. Вино, словно кровь, разлилось по столу и по коврику под ним.
Покачиваясь, Ренато почти пропел:
— Вино и женщины — как я их люблю. Больше, чем тебя, Бернард. Сильнее, чем тебя.
В зале гостиницы никого не было, и больше не о чем было говорить. Они оставили битое стекло лежать там, куда оно упало, и вышли в ночную темноту. Накрапывал дождь, и на улице было безлюдно. Ренато, пошатываясь, направился на поиски извозчика, а Бернард пошел по темноте в сторону гор. Он был достаточно пьян, чтобы не обращать внимания на дождь, но не настолько, чтобы выбросить противоречивые мысли из головы. Конечно, он выиграет спор, но хотелось ли ему этого испытания? Тихий голос у плеча замолчал, но дождь, стучавший по дороге, эхом отдавался в его мозгу, создавая там беспорядочный шум. Назойливые звуки усиливались, мучая его своим бормотанием. Он почти бежал, стараясь оторваться от звона в ушах.
Подножие лигурийских гор в зеленовато-бурой дымке спускалось к прибрежным утесам. Его пустынная поверхность кое-где оживлялась островками устойчивых к холоду кактусов и отдельными соснами на закрытых от ветра участках. Земля тут почти не обрабатывалась, оставаясь фактически нетронутой с того самого времени, когда римские легионеры поставили здесь печать империи чуть не полторы тысячи лет назад.
Обычно Бернард, когда ему приходилось бродить в непосредственной близости от утесов, замечал, как вело себя море. Но этим утром он очень спешил. Наклонив голову под напорами необычно холодного ветра, дувшего со стороны Средиземного моря, он почти бежал по проторенной тропе, которая вела от виллы к морю. Свернув с тропы, он направился к соснам, за которыми была ложбина, шедшая к разлому в скалах В течение пяти минут Бернард пробирался по дну ложбины, пока не достиг незаметной расселины в земле, почти скрытой от глаз грудой камней и колючим кустарником. Сдвинув несколько камней, Бернард забрался в расселину, оказавшись в пространстве, достаточном по ширине, чтобы туда поместились его плечи. Двадцать метров или около того ему пришлось продвигаться в темноте до входа в сухую пещеру размером с две комнаты, слабо освещенную лучами света, пробивавшегося через отверстия вверху.
Не торопясь, в полной тишине Бернард приступил к своему ритуалу. Он зажег два фонаря на полу, выхвативших из темноты одну из стен с призрачным рельефом. Затем он расстелил покрывало, сел на него лицом к освещенной стене, поджав под себя ноги и сконцентрировав взгляд в одной точке.
Образы на стене появлялись и исчезали. Время от времени он разговаривал с ними. Он видел лошадь, голубя, скипетр и, наконец, свое внутреннее «я», которое водило его рукой всегда, когда он посещал это подземное убежище. Лицо его второго «я» понимающе посмотрело на него и улыбнулось. Его чувства к женщинам чередой промелькнули в голове: безразличие, скука, гнев, а в последнее время к ним добавилось еще и медленно накапливавшееся отвращение. Вдруг он вздрогнул. Лицо исчезло, растворившись на мозаике выступов, неровностей и затененных углублений.
Затем он увидел ее в мягких серых тонах. У нее были темные глаза, чуть курносый нос, рот приоткрыт в усмешке. Была ли это Анжела? Он пожелал, чтобы она исчезла. Моргнул раз-другой, но она не пропадала. Он отвернулся от стены, затем неожиданно оглянулся назад. Ее лицо насмехалось над ним. Он заставил себя посмотреть туда, одновременно мысленно умоляя ее исчезнуть. Теперь насмешку сменила ласковая улыбка. Это была Анжела. Она звала его взглядом, он почувствовал, что кивает ей и что странный импульс пробежал по его венам. Затем один фонарь потух, и видение исчезло.
Призраки покинули его. Бернард сложил покрывало и убрал на место, в нишу, затем потушил второй фонарь и выбрался в мир наверху. Он почти не ощущал свежего ветра, дувшего ему в спину, пока шел по грязи назад к отцовской вилле. Он знал теперь то, что ему следовало сделать. Но прежде нужно было покончить с капитаном Паскалем Кордобой.
