Дома Саша вывалил на стол перед Ильиным целую груду пестрых камней.
— Вы геологию знаете? — нетерпеливо спросил он. — Мы не все камни определили. Вот это медный блеск, хрусталь, пирит. Даже графит нашли. А это что такое? Может быть, алмаз? Смотрите, как стекло режет! В Якутии нашли алмазы. У нас тут тоже искали, да почему-то бросили. А может, рано бросили? И этот камень не знаете?
— В геологии, брат, слабоват, — огорченно признался Ильин, перебирая камни. — Где же вы это насобирали?
— Да все в наших местах. У нас и уголь есть. Прямо на Чусовую выходит. А если в ручье нефтяные пятна плавают — где-то нефть есть?
— Возможно, — неуверенно ответил Ильин.
— Скорее бы геологи к нам приезжали. Разве им не интересно?
Все крепче завязывалась дружба художника и Саши.
— Много ты, брат, о своем крае знаешь, — задумчиво заметил как-то Ильин. — Очень много… А в Коноваловке бывал?
— Не…
— И ничего о ней не знаешь? — удивился Ильин.
Саша потряс головой.
— Э! — даже обрадовался Ильин. — Выходит, что не все еще тебе известно. Ну, брат, это такое удивительное место! Надо тебе обязательно посмотреть Коноваловку. Я там в прошлом году побывал, хочу и теперь заглянуть.
Глаза у Саши загорелись.
— А что там?
— Уж позволь ничего не рассказывать. Хочешь, вместе сходим? Все узнаешь.
Как Саша ни приставал с расспросами, Ильин остался тверд и не добавил о Коноваловке ни слова.
В Коноваловку решили выйти на следующий день. Ночью хлынул дождь и задержал нас. Несколько суток не выпускал из дома.
Наконец опять наступила хорошая погода. С вечера условились выйти пораньше — как только начнет светать.
Мы еще спали, когда услышали за дверью сарая возбужденные ребячьи голоса.
— Эх, вы! — презрительно упрекнул Саша. — Как же прозевали?
— Тихонько ушел, — смущенно ответил кто-то из ребят.
— Что ж, он шуметь должен? Тебе поручили, а ты!.. Что теперь делать будем? Когда ушел?
— Днем вчера.
— Днем! — возмущенно воскликнул Саша. — Смеется теперь над нами Култышка. Всех перехитрил! Эх, понадеялись на тебя… Куда же он мог пойти? Может, опять на Песчаное?
Мы с Ильиным вышли из сарая.
Ребята смущенно замолчали.
— Готовы в путь? — спросил Ильин.
Саша посмотрел на товарищей, товарищи — на своего вожака.
— Култышка утек, — мрачно сообщил Саша.
— Как это утек?
— Силки пошел ставить.
— А может, по другим делам отлучился?
— Не, — убежденно возразил Саша. — Он зря не ходит, свои ноги жалеет. Заметил, что мы все с вами, вот и утек.
— Значит, в Коноваловку не пойдете?
Мальчуганам очень хотелось пойти с нами в таинственную Коноваловку. Они переминались с ноги на ногу, не зная, как поступить. Ильин молча ждал, что они решат.
Ребята договорились: двое побывают у Песчаного озера и если не обнаружат Кузьмича, то нагонят нас в пути. Они метнули жребий, кому идти, и двое мальчуганов тотчас отправились на поиски старика.
Через час наша небольшая группа уже пересекала росистый луг, вброд перешла обмелевшую летом Чусовую и углубилась в молчаливый лес.
Весь день мы шли лесными тропами вдоль реки. Несколько раз переходили Чусовую.
Хороша эта уральская река. Стремительно несется вода по каменному ложу, кидается от одного крутого берега к другому. Отвесные скалы заросли глухими красными лесами.
— Горы высокие, а кругом дрема, — говорят на Чусовой.
Саша знал эти места. Он называл камни — Чертово городище, Кобыльи ребра, Плакун…
Меткие названия. Стоит высокий камень, испещренный беловатыми прожилками. Вглядишься внимательнее — и впрямь кобыльи ребра. Или такое дикое нагромождение скал, плит, в таком беспорядке они наложены — действительно Чертово городище. Уперся на повороте реки крутой, остроребристый темный камень, вода с гулом летит на него, кипит в пене. В старое время немало поразбивалось о него барок — конечно, Плакун.
Ночевали мы в лесу, возле Чусовой. Тут нас нагнали двое ребят и огорченно сообщили, что Кузьмича не нашли. Теперь нас стало семеро.
— Наверное, в новые места Култышка ушел, — решил Саша.
Река шумела на каменном переборе. Недалеко всю ночь зловеще ухал филин.
— Завидую вам, ребята, — говорил Ильин. — В экой лесной благодати живете! Леса кругом нетронутые, богатств всяких полно…
— Такие, как Култышка, все могут растащить, ничего не оставят, — заметил Саша.
Маленький хозяин этих лесов никак не мог примириться с тем, что Кузьмич так ловко обманул их и, пока они идут в таинственную Коноваловку, где-то безнаказанно совершает свое черное дело.
— По Чусовой пароходы ходить будут? — спросил Саша, прислушиваясь к голосу реки.
— Есть такой план — перегородить Чусовую плотинами, поднять воду. Тогда и по вашей реке пойдут пароходы.
Утром опять тронулись в путь.
Снова вброд перешли быструю Чусовую и по низкому берегу углубились в молодую березовую поросль.
Вдруг Саша остановился и растерянно спросил:
— Что это?
Среди леса виднелось странное сооружение — высокий мост из плотных каменных плит, переброшенный через заболоченный участок. Каменные бока этого сооружения уже позеленели от времени.
Мы подошли ближе и поднялись на крутую насыпь. Юркие ящерицы во множестве разбегались во все стороны. Конечно, это был железнодорожный мост узкоколейки. Земляная насыпь уходила в глубь леса, кое-где ее размыло. В остальных местах она густо заросла лиственным лесом. На самом мосту молодые березы корнями выворачивали камни.
Продираясь сквозь заросли березы и малинника, по этому мосту мы пересекли болото и, пройдя по суше с километр, увидели другие сооружения.
Справа стояло железнодорожное депо. Сохранилось пять лучеобразно расположенных путей. Несколько больших зданий просвечивали сквозь зелень листвы. Все они были без крыш — только каменные стены и пустые проемы окон и дверей.
— Вот она, Коноваловка, — сказал Ильин, оглядывая знакомые ему места.
Мы расположились лагерем возле паровозного депо.
Ильин сказал:
— Об этой Коноваловке я от отца в детстве слышал. Был в царском правительстве министр промышленности Коновалов. Решил он на Чусовой большой лесокомбинат построить. Получил крупные кредиты, создал акционерное общество и начал дело. Шум об этом по всему Уралу прошел. А потом разом все кончилось, вдруг закрыли строительство. Темная тут история произошла. Кто-то, видно, хорошо нажился на этом лесокомбинате.
— А достроить завод не могли? — спросил Саша.
— Наши инженеры проверяли — говорят: неподходящее для лесного завода место.
Раздался ружейный выстрел. Саша поднял голову и прислушался. Вскоре на таком же расстоянии прозвучали еще два выстрела.
— Мы думали, что попали в необитаемые края. — удивленно заметил Ильин. — А люди — рядом!
Саша о чем-то перешептывался со своими товарищами.
— Мы скоро придем, — сказал он, и мальчуганы исчезли в кустах.
Ильин в этот день много рисовал.
Солнце уже спускалось к закату, стали острее запахи нагретой за день травы и земли.
Неожиданно показалась странная процессия. Впереди шагал нахохлившийся Кузьмич, за ним, держась в некотором отдалении, — наши спутники. Они медленно приближались к нам.
Саша нес охотничье ружье. Очевидно, выстрелы этого «охотника» мы и услышали.
— Добро пожаловать! — с искренним весельем приветствовал его Ильин.
— Вот куда утек! — с торжеством крикнул Саша. — Ишь, где вздумал скрываться.
— Отдай ружье, рицдивист! — зашипел Кузьмич диковато озираясь, пораженный тем, что и тут его проследили мальчуганы. — Не смеешь чужое имущество хапать. Я на тебя в суд подам, шпиен проклятый.
— Ты бы, отец, перестал ругаться, — сурово заметил Ильин. — Что? Много настрелял?
Один из мальчуганов приподнял тяжелую связку птиц.
— Придется, Кузьмич, составить на тебя протокол, — сказал Ильин. — Факты, как говорят, налицо.
— Кто тут эту дичь считает, — заныл Кузьмич, поняв, чем это ему грозит. — Господи, не в городе живем… Для человека дичи пожалели, а сколько ее всякая нечистая лесная сила губит. Не казнокрад я…
Ильин молчал.
— Что же, товарищи хорошие, делаете? Птичек жалеете, а человека сгрызть хотите?
Он долго топтался возле нас, все в тех же калошах, подвязанных веревками, все ныл о необходимости любви к человеку, требовал вернуть ему ружье.
Потом вдруг попросил закурить. Ильин дал ему папиросу. Кузьмич выкурил папиросу, сидя на корточках и ненавидящими глазами оглядывая нас. Решительно поднялся и громко сказал:
— Все вы рицдивисты! Ответите, что ружье у свободного человека забрали, — и медленно зашагал к реке.
Вскоре и мы тронулись в обратный путь. Ребята несли трофеи — убитую Кузьмичом дичь и двустволку.
По дороге зашли в сельсовет и составили акт о браконьерстве Кузьмича. Подписали его пятеро свидетелей. Председатель сельсовета похвалил ребят:
— Ловко вы его поддели. Ишь, куда утек — в Коноваловку. Оштрафуем его и лишим права охоты. Хватит дичь для базара переводить. Нашел себе доходное дело!
Мы уже готовились к отъезду. За эти дни привыкли к хозяевам, да и для них стали своими людьми. Жаль было покидать Зимник.
Как-то вечером Ильин вдруг спросил мальчугана:
— Саша, есть у тебя такое место — самое любимое?
Тот ответил не сразу. Видно, вопрос застал его врасплох.
— Есть… Песчаное озеро.
— Это где лебеди живут?
— Да.
— Далеко?
— Не…
— Пойдем туда завтра. Нарисую для тебя это Песчаное озеро — на память.
Саша просиял.
Я знал, что Ильин редко дарит свои рисунки. Значит, он очень полюбил за эти дни Сашу, коли решил сделать ему такой подарок.
Опушкой соснового леса мы шли на озеро Песчаное. Утро стояло сырое, туманное.
— Вот! — сказал неожиданно Саша и остановился.
Мы стояли на каменистом холме. Перед нами в чаще скалистых берегов и густого сосняка лежало Песчаное озеро. Туман, чуть колыхаясь, розовея, скрывал дальние берега. Кругом все спало. С сосновых иголок капала роса. Правее выделялся желтый мысок, чуть краснел костер — наверное, рыбацкий.
Саша, волнуясь, спросил:
— Можно нарисовать?
Ильин не ответил. Он стоял и слушал тишину, всматриваясь в краски утреннего тумана.
На миг туман разорвало, и проступил дальний красноватый берег, легкая рябь прошла по воде. Чуть колыхнулся тростник.
Чей-то рокочущий голос пронесся над озером и смолк. Словно кто-то взял несколько низковатых ноток на серебряной трубе.
Ильин поднял голову вслушиваясь.
— Кто это?
— Лебеди, — шепнул Саша.
— Откуда тут лебеди?
— Не знаю… Наверное, перелетные остались. Птенцов вырастили.
Опять пронесся над спящей водой лебединый крик.
— Хорошо!.. — вырвалось у Ильина.
— Култышка весной прознал о них, — прошептал Саша. — Сгубить хотел, да мы не допустили. По очереди озеро сторожили. Он походил, походил и бросил…
Подул ветерок, и туман поплыл прядями. Розоватые волны заиграли у берега. Все разом ожило. И опять над водой, над лесами пронесся лебединый крик.
Я взглянул на Сашу.
Он стоял, вскинув голову, — маленький, заботливый и неутомимый хозяин этих лесов и озер, ревниво оберегающий свои богатства от вредных людей.
Сорокаместный автобус отходил с часовым опозданием. Пассажиры, утомленные ожиданием под солнцем, на пыльной площади, торопились занять свои места. Все были немного раздражены, нервничали.
Молодая женщина в простеньком сером платье, нарушая порядок посадки и расталкивая всех, пробиралась к входной двери.
— Не успеете? Никто вашего места не займет! — заворчали в очереди.
— У меня больной ребенок, — негромко ответила она.
Перед ней расступились.
Женщина поднялась в автобус, тотчас высунулась в окно и раздраженно прикрикнула на замешкавшегося мальчика лет двенадцати:
— Что ты стоишь? Шевелись!..
Мужчина помог мальчику, прижимавшему к груди большой сверток, перевязанный веревкой, подняться на ступеньку.
Следом в автобус вошли две девушки-туристки с большими продолговатыми мешками из зеленого брезента, добродушная компания рыбаков с удочками, горняки в форменных тужурках, металлурги, профессию которых выдавали слегка подпаленные огнем скулы, колхозницы с ворохами покупок. Один из пассажиров бережно внес в картонной упаковке большой радиоприемник.
Трасса автобуса проходила по одной из живописных лесных дорог Среднего Урала, мимо старых заводов и рудников, мимо многочисленных озер. Только двадцать шесть пассажиров имели нумерованные мягкие места, а четырнадцати надо было разместиться в проходе, выстоять на ногах длинный путь.
Последним в машину поднялся пожилой мужчина в соломенной шляпе, белой, расшитой по вороту рубашке, с двумя тяжелыми связками книг, тетрадей — учитель. Его нумерованное место оказалось занятым мальчиком. Мать стояла возле него.
— Это мое место, — сказал опоздавший пассажир, показывая билет.
— Тут будет сидеть ребенок, — твердо сказала женщина и повернулась спиной к пассажиру, загораживая мальчика.
— Вы полагаете, что мне стоять легче, чем мальчику? — спокойно спросил пассажир.
— У ребенка туберкулез позвоночника! Он едет в санаторий! У вас сердце есть? Ничего с вами не будет — постоите.
Все прислушивались к этому разговору.
Мужчине стало неловко, он сконфуженно улыбнулся и примирительно заметил:
— Напрасно вы шумите. Могли бы спокойно попросить, чтобы ему уступили место.
— Кто же это уступит? А больной ребенок имеет право сидеть… Не смей, Юрик! — повелительно крикнула она, заметив попытку мальчика подняться. — Ты больной ребенок и едешь в санаторий. А тут все здоровые. Постоят!
— Странная манера — заняли чужое место и еще грубите…
Мужчина вздохнул и опустил на пол книги. Ему казалось, что все в автобусе враждебно смотрят на него.
Мальчик сидел молча, низко опустив стриженую голову, прижимая к груди свой сверток, не слушая, казалось, что торопливо шепчет ему мать.
Девушки-туристки положили мешки в проходе. Инженер-горняк, узнав, что девушки — ленинградские студентки, расспрашивал, что они успели повидать на Урале. Между пассажирами налаживались обычные отношения попутчиков.
Вошла женщина-кондуктор, пересчитала пассажиров:
— Это почему же у нас сорок один пассажир? Кто не взял билета?
— У меня нет билета, — отозвалась женщина. — Провожаю больного ребенка.
— Сходите, сейчас отправляемся.
Женщина торопливо зашептала что-то упрямо отодвигавшемуся от нее сыну, потянулась его поцеловать, но мальчик отвернулся, и поцелуй пришелся возле мочки уха.
Дверь за ней закрылась, автобус тронулся.
Больной мальчик привлек всеобщее внимание. Знаменитый санаторий находился на полпути, в красивой местности, — в сосновом бору на берегу большого озера. Там подолгу лечились дети, страдавшие костным туберкулезом.
Автобус миновал окраину города и катил по асфальтированному шоссе. Сосняк плотной стеной подступал с двух сторон к дороге. В открытые окна вливался свежий воздух, густо пахнущий смолой.
Пожилой пассажир — он был действительно учителем — сидел в проходе на пачках книг, в неудобной позе, и сочувственно поглядывал на своего юного соседа.
У мальчика были большие серые глаза, полные затаенной, недетской печали. И уж очень встревоженно вел он себя: посмотрит быстро и внимательно на пассажиров и опять потупит стриженую голову.
«Бедняга! — думал о нем учитель. — В таком возрасте лишиться детских радостей! В санатории не побежишь свободно по лесу, не прыгнешь с каменного берега в озерную воду. Возьмут твое тело в тугой корсет или твердый панцирь гипса и уложат на долгие недели в постель».
— Что же тебя мама одного отпустила? Некому проводить? — спросил учитель.
Мальчик замялся.
— Мама и папа работают…
Учитель понимающе кивнул головой.
Всем хотелось чем-нибудь выразить сочувствие мальчику. Колхозница, сидевшая рядом, развернула на коленях платок и стала завтракать. Она протянула Юре большую румяную ватрушку и похвалила:
— Домашняя, вкусная! Возьми, Юра!
Он застенчиво отказался.
Девушки-студентки, порывшись в одном из многочисленных кармашков, нашитых по длине мешка, протянули пачку открыток.
— Любишь открытки? Бери! Ленинградские, товарищам покажешь.
От красивых открыток он не мог отказаться и, взяв их с заискрившимися глазами, тихо поблагодарил.
— Ты в каком классе учишься? — спросил учитель.
— В шестой перешел, — быстро ответил мальчик.
— Отметки хорошие?
Юра кивнул головой.
— А двойки хватал?
— Не-ет…
Проезжали мимо широкого поля учебного аэродрома. Кто-то из пассажиров крикнул:
— Смотрите! Смотрите!..
Высоко в небе летел самолет, из которого только что двое совершили прыжок. Купола парашютов крохотными белыми пятнышками сверкали в голубом небе.
Юра порывисто вскочил и потянулся к окну. Он оглянулся на учителя, возбужденно блестя глазами.
— Садись к окну, — предложила Юре свое место колхозница.
— Нет-нет, — испуганно отозвался Юра, сел на свое место, кинул быстрый взгляд на учителя, на соседей и опять опустил голову.
Учитель, сидевший на связках книг, никак не мог найти удобного положения для ног. Он вставал, разминая затекающие ноги, снова садился.
— Садитесь на мое место, — предложил учителю пожилой мужчина. — А я — на ваших книгах, потом поменяемся…
— Давайте я сяду на книги, — робко попросил Юра.
— Нет-нет, — остановил его учитель.
Колхозница спросила Юру, знает ли он, в какой из двух санаториев у него путевка, как доберется он до них от автобусной остановки — ведь до одного два, а до другого четыре километра, встретит ли его кто-нибудь.
Мальчик ответил что-то быстро и невнятно.
Колхозница сочувственно покачала головой.
Учитель все присматривался к мальчику и никак не мог понять, что с ним. То весь раскроется, засверкает хорошей детской улыбкой, то вдруг словно сожмется внутренне. Что его так гнетет? Болезнь? Расставание с домом?
Начался участок, где ремонтировалось шоссе. Автобус, тяжело колыхаясь, свернул на обочину и запрыгал на корневищах. Ветки хлестали по стеклу.
Мальчик поспешно встал, ухватившись за сиденье впереди.
Кто-то с переднего места позвал:
— Юрик! Иди сюда! Здесь меньше трясет.
Он отрицательно мотнул головой.
— Иди, иди, Юрик! — посоветовал учитель, вспомнивший о наказе матери.
Но Юрик упрямо нагнул голову и не отвечал.
Больше настаивать не стали, да и автобус уже миновал неисправный участок и снова выбрался на асфальт.
— Ты давно заболел? — осторожно спросил учитель.
Мальчик задумался, словно захваченный врасплох этим вопросом.
— Не знаю… — неуверенно ответил он.
— Ничего, поправишься… Там все поправляются. Найдешь хороших товарищей, весело жить будете. Главное, быстрее подружись с ребятами.
Автобус неожиданно остановился.
На дороге, подняв руку, стояла женщина с грудным ребенком и тяжелой сумкой. Юное существо махало полными ручонками, радуясь солнцу.
Дверь открылась, и женщина вошла. Казалось, что в узком проходе никому больше не поместиться, но все потеснились, давая ей пройти, а трое мужчин разом предложили свои места. Вскочил и мальчик.
— Садитесь на мое место! — попросил он женщину.
Учитель строго сказал ему:
— Сиди, Юрик! Место найдется.
Но мальчик не слушал его и настойчиво повторил, чуть ли не со слезами в дрогнувшем голосе:
— Садитесь, пожалуйста!..
Учитель мягко взял его за плечи, собираясь усадить на место. Гибким движением Юра уклонился от его рук и громко сказал в лицо учителю:
— Я к бабушке в гости еду. Совсем я не больной… — (Все обернулись к мальчику). — Мама всем сказала неправду!..
Женщина опустилась на уступленное ей место. Автобус тронулся. Юра от толчка качнулся, роняя свертки, которые он держал в руках, упал на свое место и заплакал, спрятав лицо в ладони.
В автобусе стало очень тихо, слышался только горький плач мальчика.
Учитель почувствовал, что он побледнел.
Колхозника глядела на Юру и качала головой. Учитель, помедлив, осторожно положил руку на стриженую горячую голову мальчика, погладил его по волосам, о чем-то задумавшись. Потом взял Юру за подбородок и поднял его лицо, все в слезах. Мальчик доверчиво смотрел на него.
