Но Леопольд и бровью не повел. Что для императора был польский король! Не выше в его глазах был и государь лежавшего еще дальше к востоку, хотя и обширного, но полупустого и полуазиатского Московского царства.
Душным июньским вечером, когда жаркое солнце покатилось за холмы Венского леса, Петр и его послы вышли из ворот дома Кенигсека. Было половина шестого ровно. Кареты уже ждали. Рослые, на подбор, кони нетерпеливо пофыркивали, перебирая ногами. Нетерпелив был и царь — в два прыжка очутился в карете. Головин и Возницын уселись в наемный экипаж. Но кареты не сорвались с места, а тихо и плавно, как подобает в подобных торжественных случаях, тронулись по пыльной дороге вдоль игриво журчащей речонки Вены. Слева и справа, куда ни глянь, ухоженные поля и цветущие виноградники, разделенные перелесками. Взбегут лошади на холм, а дальше снова поля и виноградники. И только у самого горизонта в темном мареве не то тучи грозовые, не то гор громады угрюмые, не поймешь даже.
Впереди сверкает множеством окон дворец. Позади него — аккуратный, как будто для игры в куклы, прудик. И лодочка у зеленого берега тоже как игрушка. Лужайки подстрижены, кустики завиты. Ну все как на картинке. Это — летняя резиденция императора Леопольда, ем загородный дворец Фаворита.
Кареты едут мимо роскошных золоченых ворот и останавливаются у садовой калитки. Так надо: царь в Вене инкогнито, и его свидание с императором сугубо приватное. Пешком по тенистой Померанцевой аллее вместе с Лефортом, они направились к дому. Но не к главному входу, а к маленькой, неприметной двери. За ней узкая и не совсем чистая лестница, которой обычно пользуются слуги. Петр поднялся по ступенькам и, толкнув едва заметную дверь, очутился в длинной роскошной зале с расписными стенами и золочеными узорами на потолке. Девять огромных окон глядели в сад, где виднелся все тот же игрушечный прудик с лодочкой. Петр отметил про себя, что цесарцы живут убого, а принимают в роскоши.
Накануне Лефорт все уши прожужжал, растолковывая царю правила венского протокола:
Свидание будет в столовой галерее. Оба монарха в сопровождении свиты должны войти в галерею одновременно с противоположнык концов и, двигаясь медленно навстречу друг другу, встретиться посредине, как раз у пятого окна. Не забудьте, мин херц, у пятого окна! И Боже вас упаси — ни слова о делах. Так требует венский протокол!
Петр шагнул в залу и тотчас увидел, что навстречу ему вышел маленький человечек с узким лицом, вялым взором больших, задумчивых глаз и крупным мясистым носом. Пышные усы плохо скрывали отвислую нижнюю губу и выдающийся подбородок — фамильные черты, которыми отмечены, если не сказать обезображены, все Габсбурги. Леопольд — а это был он — казался старым и нездоровым. Он был в шляпе, из-под которой на узкие плечи ниспадали слишком правильными рядами длинные локоны обязательного для того времени высокого парика.
Сообразив, что перед ним император, Петр стремительной походкой направился прямо к нему. Настигнув вяло бредущего мимо третьего окна австрийца, Петр сразу же заговорил с ним по-русски.
Боже, что тут было! Придворные буквально оцепенели от ужаса. На их глазах происходило святотатство — нарушался протокол. Что будет с Петром? Что ждет их?
Но когда оба суверена удалились в нишу у окна в сопровождении одного лишь Лефорта, служившего переводчиком, придворные вздохнули с облегчением: молодой царь относился к их хозяину с явным уважением и даже почтением. После обмена приветствиями император предложил царю сесть и надеть шляпу, а тот долго отказывался. Наконец сел, но тотчас снял шляпу. Леопольд тоже снял шляпу, и они беседовали с непокрытыми головами. Леопольд обращался к молодому царю, может быть, несколько неуклюже, но по-императорски, даже изысканно. Он называл его "господин брат".
Обо всем этом долго потом шептались любопытные придворные, а позднее записали в толстых церемониальных и протокольных журналах, чтобы навеки сохранить эти таинства для потомков.
Действительно, странную картину являло свидание двух столь непохожих людей — ни по внешнему облику, ни по характеру. Придворные потом отметят, что 26-летний Петр необычайно высок ростом, порывист и одет в темный кафтан голландского покроя с поношенным галстуком, при вызолоченной шпаге, но без темляка*. Он показался составителям протокола немного сутулым, хотя, впрочем, довольно стройным молодым человеком с приятным выражением лица, насколько его можно было рассмотреть издали. Все правильно. При своем огромном росте Петр был узок в плечах и отнюдь не выглядел богатырем. Сохранившиеся костюмы царя сшиты на человека, носящего одежду нынешних 46 — 48-го размеров. По нашим меркам это типичная фигура сегодняшнего акселерата — двухметровый рост и узкие плечи.
Беседа продолжалась всего 15 минут. Приблизительное ее содержание Лефорт сообщил затем в одном из писем в Женеву. Петр, пишет Лефорт, назвал цесаря братом и говорил ему, что приехал приветствовать его как величайшего государя христианского мира, и просил подтвердить существующий между ними союз. Пусть император не обижается, что он, царь, не мог прибыть ранее: важные дела, которые были у него н Голландии и Англии ради снаряжения морских сил для войны, были причиной замедления. Цесарь, продолжает Лефорт, выражал свое полное удовольствие по поводу этого приветствия.
После беседы Петр тем же путем чинно спустился в сад. Но тут уже не сдержался и дал выход накопившейся энергии: вскочил в маленькую лодочку у игрушечного пруда и стал быстро грести, обогнув пруд несколько раз.
Долго потом, как круги по воде, расходились из Вены сообщения послов о пребывании Петра. Например, в Мадрид от испанского посланника: "Он не кажется здесь вовсе таким, каким его описывали при других дворах, но гораздо более цивилизованным, разумным, с хорошими манерами и скромным".
