На большой поляне черной кучей лежали не до конца прогоревшие бревна вокруг останков печки. Судя по всему, дом был большой. Подсобные строения тоже сгорели, а забор обрушился. Что я надеялась здесь найти, не знаю, но зашла на пепелище, не обращая внимания на уговоры Володьки этого не делать. Он был прав, только зря вывозилась в грязи.
— Ну что, пойдем отсюда? — предложил приятель, помогая перебраться через толстое бревно. Я вздохнула:
— Да нет, еще походим тут.
— Зачем? — удивился Володька.
— Ну, это и есть 'могилы предков', - нехотя пояснила я. — Эта деревенская колдунья — моя прапрабабушка.
— Ах, вот оно что, — развеселился он. — И ты надеялась найти источник ее силы и сама заняться черной магией?
— Почему сразу черной? — обиделась я. — Что за предубеждения!
Но Вовка не слушал. Ему нравилось дразнить меня, а тут такой повод… Сосредоточиться на исследовании местности было просто невозможно! Через полчаса я сдалась и позволила другу увести меня к деревне. Уходить не хотелось, преследовало странное ощущение незавершенности. С тоской оглянувшись на останки дома, увидела рядом со стволом дерева призрачную человеческую фигуру. Вначале решила, что это Василий, и помахала ему рукой. Хорошо, что Володька не видит, вперед ушел. Но это был не 'призрак'. Человек отвесил поясной поклон, а когда снова выпрямился, я ясно услышала: 'Поговорить нам надо, матушка'. Голос был незнакомый и чуть хриплый.
— Где и когда? — шепотом спросила я.
— Сегодня будь у дома в полночь.
— Хорошо, — согласилась я. Незнакомец снова поклонился и исчез. Что это было, и зачем я согласилась?? Вся эта история на меня плохо влияет…
О том, чтобы потащить за собой ночью Володьку к избе, не было и речи. Думаю, заикнись я об этом, он бы объявил меня буйно-помешанной и в срочном порядке отвез бы домой. Бабусе о моей отлучке тоже знать незачем, рассудила я. Поэтому сделала вид, что очень устала за день, и уговорила всех лечь спать пораньше. Тонкий храп бабуси доносился из другой комнаты уже довольно долго, а Володька все ворочался. Я лежала тихо как мышка и ждала. Друг заснул ближе к одиннадцати. Когда в комнате раздалось его мерное глубокое дыхание, я тихонько оделась и на цыпочках вышла из комнаты в коридор. А потом и из дома. Вначале меня это удивило, но сейчас очень порадовало, — у бабуси не было замка в двери. Меньше возможностей разбудить бдительного Володьку.
Вот вышла я на улицу. Тишина, благодать, в небе звезды сияют… Какая я дура! У меня даже фонарика нету! Что, идти и мобилкой подсвечивать?… Так ее надолго не хватит…
— Здравствуй, матушка, — раздался рядом с коленкой чей-то тихий голос.
Подпрыгнув от неожиданности и чудом не закричав, я посмотрела на говорившего. Маленький остроносый человечек, одетый в вышиванку, жилетку, серые брюки и лапти, держал в руке светящуюся электрическую лампочку. Она горела от одного его прикосновения. Феерично…
— Здравствуй, — прошептала я. — Ты кто?
— Никитка, домовой бабы Гали, — человечек легко кивнул.
— А что на улицу ночью вышел?
— Так тебя провести, — серьезно ответил домовой, вроде даже удивившись моей непонятливости.
— Спасибо, — промямлила я.
До полянки дошли быстро. В дороге Никитка со мной не разговаривал, и я молчала, больше озабоченная своим психическим здоровьем… У руин дома нас поджидала целая делегация. Тот, кто меня на эту встречу позвал, оказался лешим Никифором. По левую руку от него стояла красивейшая девушка в тонкой полупрозрачной длинной сорочке, — русалка Мила. А по правую руку от лешего сидел на бревне очень древний старичок, опирающийся на клюку. Это оказался бывший прапрабабушкин домовой, Емельян.
Все они собрались здесь с единственной целью — поприветствовать новую ведьму Крынычек. Подобное обращение меня очень удивило.
— Вы уж простите, — после затяжного неловкого молчания начала я. — С колдовством у меня отношения пока никакие… Я узнала-то о прапрабабушке только в субботу… Да и живу я в Харькове…
— Я так и думала, — всплеснула красивыми руками русалка. — Я все понимаю, всем в город хочется. Ведьмы не исключение! Но я себя в водопроводе не вижу!
— Да погодь ты, Мила, — отмахнулся Никифор. — Мы без видьмы жилы, тай дали житы будемо. Да, знаю, тяжко, но ничОго.
— Вы простите, но я правда в этом деле ничего не смыслю, — извинялась я.
— Покойная Тикуса тоже так говорила, — встрял Емельян. — Ты, девонька, не бойся, от тебя много не требуется.
— А что от меня требуется? — с опаской спросила я.
— По большому счету? — усмехнулся пожилой домовой. — Верить в нас.
— Верить? И все? — уточнила я, вглядываясь в морщинистое лицо Емельяна, в его улыбчивые глаза.
— Да, — пожав плечами, ответил старичок. — Это самое важное. Мы без веры слабеем.
— Это правда, — жалобным голосом подхватила Мила. — У меня вон даже морщинки появились!
Она как бы невзначай коснулась изящными пальцами внешних уголков глаз, словно сокрушаясь об исчезающей красоте.
— Могу порекомендовать отличный крем, моя мама очень хвалит, — буркнула я, глядя на восхитительно красивую и вечно молодую деву. И неважно, что ей больше четырех сотен лет, — возраст на ее внешности никак не сказался.
— Правда? — оживилась Мила. — Какой?
— Мда, ирония и сарказм тебе неведомы… — вздохнула я. — Послушайте, — обратилась я ко всем четверым. — Мне нужна помощь. Если я за тридцать дней не справлюсь с заклятием, то и такой городской ведьмы, как я, у вас не будет.
— А шо за допомога нужна? — спросил леший, глянув из-под кустистых бровей.
— Нужны вещи Тикусы Владимировны. Зеркало, подсвечник, котел и книга. Может, потом понадобится еще что-нибудь, но пока не добуду книгу, не узнаю.
Четверо ответили переглядываниями и долгим задумчивым молчанием.
— Почти все, что имела, она увезла с собой, — начал Емельян. — Знаешь, девонька, тебе нужно будет сюда вернуться. Через неделю, в полнолуние.
— Зачем? — насторожилась я.
— Если Емельян говорит надо, значит, надо, — наставила меня на путь истинный Мила.
— Мила, — престарелый домовой бросил на нее укоризненный взгляд. — Дай мне с ведьмой поговорить спокойно.
Русалка зарделась от смущения и потупилась.
— Алевтина, поверь, если я говорю, то надо, — вздохнул Емельян. — Тикуса Владимировна как-то говорила, что новая ведьма должна побывать здесь в полнолуние.
— Ладно, — согласилась я. — Если иначе нельзя, то ждите меня через неделю. Я правильно поняла, в ночь с субботы на воскресенье?
Все честное собрание дружно закивало… Ну, это они потусторонние сущности, для них луна что-то означает. Для меня, правда, тоже, — всплеск депрессий у пациентов…
— А вы про заклятого парня, застрявшего в межмирье, не знаете? — на всякий случай спросила я.
— Ты про Василия? — нахмурившись, уточнил Емельян.
Кивнула. Знают. Значит, 'призрак' не наврал.
— Это он тебя заклял? — все еще хмурясь, спросил пожилой домовой.
Снова кивнула. Заметила, как Мила испуганно смотрит на меня, Никитка изображает, что его дело — сторона. А леший прячет глаза, надеясь, что лидер группы Емельян все расскажет, а самому Никифору я вопросов задавать не буду.
— Понятно, — протянул домовой. — Отнесись к этому серьезно, девонька.
— Он что, правда, может затянуть меня в межмирье?
Все четверо закивали.
— Что это вообще за история? — спросила я. После рассказов бабуси Галыны не верилось, что прапрабабушка была просто злобной ведьмой. Значит, должно быть что-то серьезней ссоры из-за мужчины.
— Две ведьмы влюбились в одного парня, — грустно улыбнулся Емельян. — Если бы они простыми девушками были, то парубок полюбил бы Тикусу Владимировну. Она и краше была, и добрее. Но ее соперница, Василиса, приворот сделала. Забыла, что за такие вещи плата страшная. Или не забыла, а понадеялась, что обойдется. Не обошлось. Месяца через два после свадьбы тот парень умер, а вдова стала нового мужа искать. Опять приворот делать хотела. Ну, Тикуса Владимировна предупредила ее. Сказала, мол, ежели сделаешь, то приворот не подействует, а по тебе ударит. Но Василиса не послушала. А как только заклятие говорить начала, ее в межмирье и швырнуло.
— Понятно, — вздохнула я. Да, упаси Боже от таких страстей! — Спасибо большое за рассказ.
— Нема за що, — тихо ответил Емельян.
Как же 'нема'? Теперь хоть знаю, что бабушка моя не упырица была какая-то злобная, а вполне справедливая женщина. Это успокаивало, в некотором роде. Можно с чистой совестью гордиться родственницей. Но Василию я рассказывать не буду… Не поверит, у него своя правда…
— Ну, спасибо большое за помощь, пойду, пожалуй, — собралась было уходить я. — Никифор, можно я кое-что спрошу у тебя?
— Можна, — оробев, протянул леший.
— Правда, что ты деревенских от немцев спрятал? — признаться, эта история не давала мне покоя.
— Правда, — потупившись, признался Никифор.
— Спасибо, — с чувством сказала я, склонившись перед ним в поклоне.
— Да что ты, матушка, — всполошился смущенный леший. — Да где ж видано, щоб перед лешим видьма кланялася.
— За такие дела поклона мало, — улыбнулась я.
— Да что там, — бормотал польщенный Никифор.
Когда я вернулась к бабусе Галыне было часа четыре утра. К моему ужасу Володька не спал, а нарезал по селу круги с постоянно увеличивающимся диаметром. Что я потом от него наслушалась… врагу не пожелаю. Ой-йой… Столько интересного про себя узнала… Насилу уговорила его задержаться в Крынычках хоть на полдня. Бабуся Галына говорила, что достославная Тикуса Владимировна покупала свечки только у одного односельчанина-пасечника. Его наследник до сих пор делал разнообразные свечки из настоящего пчелиного воска. Я решила, что если найду подсвечник прапрабабушки, то свечка нужна будет такая же натуральная, как у нее была. Пытаясь не обращать внимания на разобиженного Володьку, я накупила у дядькы Мыколы десятка четыре самых простых свечек. На его вопрос: 'Дивчынко, навищо стилькы?' я сподобилась дать гениальный по своей сути ответ: 'Пысанки делать буду'. Дядька проникся и сделал большую скидку.
Вовка обиделся на меня не на шутку. Всю дорогу домой он дулся, как мышь на крупу, и молчал. На мои попытки его развеселить и извиниться он реагировал только ужасно хмурыми злыми взглядами исподлобья и периодически репликами типа 'Не отвлекай водителя'. Довез до дома, проводил до подъезда. Буркнул 'Бывай' и ушел. Ну что ты с ним будешь делать? В первый раз за двадцать лет знакомства я была рада расстаться с Володькой.
