Не страшись перед судьбой.
Я, как няня, здесь с тобой...
Тот, кто знает скорби гнет,
Темной ночью отдохнет...
Одинокий больной человек дописывал «Колыбельную песню» в последние дни жизни, и невольно, может быть, и безотчетно в его воображении возникал образ няни, которая помогла бы ему, утешила, если была бы рядом с ним. Это произведение не детское — в нем выражено одиночество человека, прощающегося с жизнью. Возникает образ последней части «Песни о земле» Малера, где прощание с жизнью, как будто бы просветленное, на самом деле глубоко трагично.
6 июня 1915 года Танеева не стало. Вот как отозвался на смерть учителя С. В. Рахманинов: «Скончался Сергей Иванович Танеев — композитор-мастер, образованнейший музыкант своего времени, человек редкой самобытности, оригинальности, душевных качеств, вершина музыкальной Москвы... Его советами, указаниями дорожили все. Дорожили потому, что верили. Верили же потому, что, верный себе, он и советы давал только хорошие. Представлялся он мне всегда той „правдой на земле“, которую когда-то отвергал пушкинский Сальери...
В 1984 году я напел на пластинку 16 романсов Аренского. Выбор их дался нелегко. «Пройдясь» впервые по всем его сольным вокальным произведениям (их более 70), я оказался в тупике: в большинстве своем красивые, непосредственно-искренние, они не задевали каких-то струн в душе, без которых, я знал, романсы у меня не зазвучат. Но не давала покоя тайна популярности композитора на рубеже XIX—XX веков. Широкой публике были известны его оперы, инструментальные и в особенности вокальные произведения: их пели Шаляпин, Собинов, Тартаков, Лавровская, Оленина-д’Альгейм, Кошиц, пели в залах Благородных собраний, на эстрадных сценах столиц, больших и малых городов. В последние годы жизни Аренский побывал с концертами во многих городах России и даже сам порой удивлялся силе восторгов, с которыми его встречали и провожали... Следовательно, его музыка была существенной частью русской духовной жизни, и причину этого я стал напряженно искать как в творчестве, так и в жизни композитора. Не буду пересказывать подробно его биографию. Отмечу лишь некоторые ее моменты.
В 1882 году после окончания Петербургской консерватории (по классу композиции Римского-Корсакова) с золотой медалью Аренский был приглашен в Московскую консерваторию в качестве преподавателя теоретических предметов и вскоре завоевал самую искреннюю любовь своих учеников — и как прекрасный музыкант, и как интереснейший и обаятельный человек. (Среди его учеников были Рахманинов, Скрябин, Гольденвейзер, Игумнов, Глиэр и многие другие известные в будущем музыканты.) Очень доброжелательно с самого начала отнеслись к нему и педагоги, в особенности С. И. Танеев, который становится и покровителем и другом Антона Степановича Аренского. Он пишет Чайковскому об Аренском как об очень талантливом молодом человеке, заботится о его здоровье и об исполнении его произведений. Нервный по натуре, неровный в работе Аренский писал «запоем» и музыку, и свои теоретические трактаты, но порой впадал в апатию, предавался «богемным» удовольствиям, и тогда Танеев старался вернуть его к нормальному образу жизни и дать импульс к творчеству. В одном из писем к нему, убеждая, что сочинять надо не только тогда, когда хочется, упрекая за бездействие, Танеев увещевал: «Мне хочется, чтобы ты... сбросил с себя поскорее твою теперешнюю апатию, отдалил препятствия, которые стоят у тебя на пути, и с юношескою энергией принялся за работу постоянную, тяжелую, но в конце которой стоит великая цель... познать и создавать истинно великое, истинно прекрасное» (5.V.1883).
В Московской консерватории Аренский прослужил с 1882 по 1892 годы и несмотря на то, что в этот период пережил тяжелое заболевание (в 1887 году был помещен в психиатрическую лечебницу), многое успел: написал оперы «Сон на Волге» (по либретто «Воеводы» Чайковского) и «Рафаэль», две симфонии и два квартета, две фортепианные и одну оркестровую сюиты, фортепианные пьесы, романсы. В 1889 году Аренский получил звание профессора, и по заслугам: в помощь ученикам консерватории он написал ряд учебных пособий — «Руководство к практическому изучению гармонии», «Руководство к изучению форм инструментальной и вокальной музыки», «1000 задач по гармонии» (используется и в наши дни). В то же время Аренский активно участвует в художественно-концертной жизни Москвы: выступает как дирижер (с хором, с оркестром), пианист, аккомпаниатор (наиболее часто — с замечательной оперной певицей, профессором Московской консерватории Е. А. Лавровской) — все это, безусловно, способствует его популярности. Под нескончаемые крики «браво» выступает Аренский и в Петербурге, куда он переехал, вернее, вернулся в 1895 году. В течение 6 лет он возглавляет капеллу, отнимающую много сил, и в 1901 году выходит в отставку с достаточно большой пенсией. Вот как описывал его последующую жизнь Н. А. Римский-Корсаков: «Работал по композиции он много, но тут-то и началось особенно усиленное прожигание жизни. Кутежи, игра в карты, безотчетное пользование денежными средствами одного из своих богатых поклонников, временное расхождение с женой и, в конце концов, скоротечная чахотка...» Мне кажется, что в этом «прожигании жизни» было подсознательное желание спрятаться от вскоре действительно нагрянувшего рокового недуга, сведшего его в могилу полным творческих сил и жаждой жизни. Правда, его лечили, но... Живя в Ницце, он больше времени проводил не на воздухе, а в Монте-Карло, за карточным столом — играл со страстью, про: игрывал и бросался за письменный стол, чтобы очередным сочинением покрыть карточный долг. Не знаю, читал ли Аренский Достоевского, но сам он как будто сошел со страниц «Игрока».
Однако за последнее десятилетие Аренский успел написать оперу «Наль и Дамаянти», балет «Египетские ночи», музыку к «Буре» Шекспира (к постановке в Малом театре), «Херувимскую» и еще ряд духовных произведений, также пользовавшихся любовью современников, многочисленные фортепианные и вокальные произведения. В эти же годы он совершает гастрольные поездки в Ригу, Харьков, Орел, Одессу, Саратов, Екатеринослав — везде принимают его с громадным успехом, с цветами, с памятными адресами, с шумными банкетами. Он удовлетворен своей растущей известностью, но увеличиваются периоды депрессии и творческой бездеятельности, его мучают обострения легочной болезни.
Трагические жизненные перипетии наложили своеобразный отпечаток на музыку Аренского, напоенную светом доброты и в то же время неизъяснимой печали — как в народной песне, воплотившей душу русского человека. Потому, наверное, многие мелодии композитора похожи на народные, а народные мелодии органично вплетаются в его сочинения, как, например, в Фантазии на темы Рябинина для фортепиано с оркестром.
Поначалу я подошел к романсам Аренского с представлениями, почерпнутыми в учебниках и популярных книжках. В них проводится мысль, что Аренский продолжает в своей вокальной музыке линию Глинки и близок Чайковскому, но я не нашел в ней ни строгости и стройности глинкинских романсов, ни драматизма, накала чувств романсов Чайковского. Разрешение моим сомнениям, поиску пришло совершенно неожиданно, во время разучивания для записи романсов Варламова, Алябьева, Гурилева — замечательной триады композиторов первой трети XIX века, современников Глинки. Я понял, что Аренский — их прямой наследник.
В свое время этих композиторов называли дилетантами, в отличие от Глинки, при жизни названного классиком. И это отпугивало от них серьезных исполнителей, не желавших «снижаться» до их уровня. Однако впоследствии стало ясно, что они тоже классики и что при всей несложности (простая форма, небольшой диапазон) исполнять их романсы по-настоящему могут немногие. Петь безразлично нельзя — каждый мелодический ход требует своего образного проживания, но и эмоциональный «перебор» недопустим.
