– Перфектно, - решила я и смешалась под укоризненным взглядом начальства.
Мое паразитное словечко Семен Аристархович не обожал.
– Знаешь, букашечка, - Эльдар одарил меня заговорщецкой улыбкой, его «букашечки» тоже признавались у нас паразитными, - а ведь тебе и вправду в Крыжовень соваться не стоит.
Мое «протестую» было жалким.
– Сама посуди, - продолжал Мамаев под одобрительным взглядом начальника приказа, - прибыть инкогнито, то бишь, незаметно. Одинокая барышня привлечет нежелательное внимание.
– Барышня может переодеться кем угодно, - холодно улыбнулась я, - бродячей неклюдкой, безутешной вдовой, мальчишкой-разнорабочим, в конце концов.
Семен фыркнул. Я переводила взгляд с одного чародея на другого. Эльдар глумливо щурился, Иван качал головой, шеф попросту ждал любых моих слов, чтоб заржать.
– Простите, что вмешиваюсь, – из темного угла раздалось неуверенное покашливание, – но, кажется, я мог бы поспособствовать Евангелине Романовне сохранить инкогнито.
Про Митрофана мы забыли по прискорбному нашему обыкновению. Секретарь Γубешкин был юношей скромным до полного растворения в пространстве. Он, оказывается, с самого начала совещания сидел тише мыши в уголке, и только сейчас подал голос.
Крестовский уже открыл рот, чтоб что-то эдакое сказануть. Секретарь боялся его до обморока, и я, этого самого обморока опасаясь, проговорила первой:
– Извольте, Митрофан Митрофанович, вся внимание.
Семен рот закрыл. Мамаев мне подмигнул, наши с шефом духоборческие экзерсисы его забавляли.
Секретарь сызнова откашлялся:
– Я, господа и Евангелина Романовна, некоторым образом из искомых мест.
– Можно немного точнее, Митрофан? - не сдержался шеф. - Что ещё за некоторый образ? Вы родились здесь в Мокошь-граде.
– А батюшка мой…
Секретарь начал бормотать себе под нос, я его подбодрила:
– Ваш достойный покойный родитель из Змеевичского уезда?
– Нет, - шепнул Митрофан.
Крестовский гаденько усмехнулся, но секретарь продолжил чуть громче, и улыбка начальства растаяла.
– Тетушка у меня там проживает, в Крыжовене. Захария Митрофановна, благонравная старуха самых передовых взглядов.
– Любопытно, – решил Мамаев, – и что же, эта дщерь Митрофана гостье из Мокошь-града не удивится?
– Сказано было, - шикнула я на коллегу, - передовых взглядов барыня.
– Она, некоторым образом, - секретарь покраснел, - гадалка.
Шеф хмыкнул:
– Шарлатанка?
– Что вы, ваше превосходительство, дар провидческий тетушке положен.
– Семен Аристархович просит прощения, - улыбнулась я елейно, – за то, что вашу родственницу невольно нехорошим словом обидел. Γадалка, это пер… расчудесно. Вы, Митрофан, черкните пару строк любимой тетушке, так мол и так, кузина Гелечка письмецо с оказией доставит, про жизнь свою поведайте.
– Кузина?
– Притворимся ненадолго, что у Захарии Митрофановны кроме племянника ещё и племянница имеется, седьмая вода на киселе, но все ж родня. Гадалка! Да к ней в дом наверняка половина города за предсказаниями хаживает. Лучшего места, чтоб осмотреться и не придумать.
– Может все-таки кузен, а не кузина? - предложил осторожно Зорин.
– Геля права, - вздохнул шеф, - в этой ситуации девушка вызовет меньше подозрений.
– Солома не врет! – поддержала я. – То есть, жребий и судьба.
– Понятно, - закончил совещание Крестовский своим паразитским словечком и поглядел на часы. – Иван, немедленно отправляйся в имперскую канцелярию, там какие-то сверхсекретные документы нас дожидаются. Сам хотел забежать, да не успеваю. Эльдар, знаю что не по чину, но будь любезен, спустись к дежурному, протелефонируй оттуда в вокзальную управу, пусть выпишут для Евангелины Романовны отдельное купе до Змеевичей. Или можно до самого этого Крыжовеня?
– Разберусь, - отмахнулся Мамаев и вышел за дверь.
Зорин запер шкаф с документами и теперь надевал зимнюю чиновничью шинель у настенного зеркала.
– Меня у извозчика обожди, - попросил Крестовский, - нам почти по дороге.
– Митрофан, - позвала я, - присаживайтесь поближе, нам с вами долгий разговор предстоит.
– Разработайте легенду, – кивнул шеф, – простенькое что-нибудь без театральных эффектов. Вы, Губешкин, расскажете все, что о тетушке помните, а вы, Попович…
Чинопочитание во мне очень развито, лишь поэтому я не зарычала на непрошеные советы, а вежливо попрощалась с Иваном. Крестовский вибрировал как железный прут на морозе, с ним такое бывало, если дело спорилось.
Мне стало грустно. Дело его я знала, а лучше б не знать. «Почти по дороге». От имперской канцелярии через площадь наискосок в приказ темнейшего Брюта. Сама там утром с визитом была. Что там говорил Юлий Францевич?
– Ровно к пяти после полудня примчится ко мне ваш великий Семушка.
Я посмотрела на часы. Без четверти.
– Евангелина Романовна, - велело весело начальство, – вы уж дождитесь меня нынче.
– Всенепременно. У меня как раз бумажной работы накопилоcь. Допоздна ждать?
Семен ответил одними губами:
– За каждую минутку рассчитаюсь.
Я покраснела томно. Этими губами со мною обычно и рассчитываются.
Шеф убежал, я отдышалась и приступила к опросу. Со мной наедине Митрофан был гораздо бойчее, да и на «ты» мы перешли безнадзорно. Про тетушку он помнил немного, в Крыжовене у нее гостил в столь юном возрасте, что запомнил лишь чучело нетопыря у нее над столом. Виделись в последний раз на похоронах Митрофана Митрофановича Губешкина секретаря разбойного приказа. Я выразила соболезнования и отложила карандаш.
– Родительскую стезю для себя избрал? Похвально.
– Почерк у меня больно замечательный, – смутился Митрофан.
– Исключительный, все про то говорят.
Дверь кабинета отворилась, впуская Эльдара Давидовича.
– Хорошая новость – прямой поезд существует, тот же, что и до Змеевичей, похуже – ходит он раз в неделю, и совсем плохая – следующего неделю ждать.
– То есть, - уточнила я, - сегодняшний уже ушел?
– В семь отходит, - вздохнул Мамаев.
– Так два часа еще!
– Геля, - погрозили мне пальцем. - С бухты-барахты такие дела не делают.
– На извозчике, - вскочила я и принялась суетливо прятать в стол бумаги, – на квартиру, платья в сундук побросать и сразу на вокзал. Митрофан, не спи, пиши письмо, сургуч вон возьми запечатать.
– У тебя билета даже нет, - напомнил Эльдар.
– В кассе куплю.
Рукава шинели путались, я, чертыхаясь плохими словами, пыталась попасть в них.
– Готово, - сказал секретарь, оставляя на коричневой кляксе оттиск гимназического перстня.
– Спасибо, - схватила я конверт. – Документы на должность пристава, которые Семен Аристархович выдать обещал, следом отошли, почтой. Только на адрес тетушки, а не в местную управу. Это важно.
– Как раз на морковкино заговенье дойдут, - Мамаев тоже одевался.
Я огрызнулась:
– Так наложите на них ваши скоростные арканы, господа великие чародеи. Хоть какой от вас толк будет. Ты куда собрался?
– Провожать, - галантно ответил Эльдар, - ругаться с носильщиками, убеждаться, что попутчики тебе попались не совсем злодейского вида, а пуще прочего, скрываться от разъяренного начальства, которое непременно шкуру с меня спустит за то что тебя отпустил.
– Остынет, - пообещала я, - ещё раньше чем встретитесь.
Секретарь на дорожку меня перекрестил.
Извозчика взяли приказного, не сани, легкий фаэтон с обмотанными по зимнему времени цепями колесами. Чародей ещё пассы некие руками произвел для легкости хода и избежания скольжения.
– Давай, букашечка, – предложил Мамаев, когда повозка тронулась с места, – расскажи дядюшке Эльдару, что с тобою приключилось.
– Задание у меня, дядюшка, вот что.
– С самого утра места себе не находишь, глаза красные, стало быть, ревела, смеешься громко, да все невпопад, - перечислил чародей. – Вчера спокойна была, свидание тайное предвкушала. Или кавалер, тот самый тайный, обидел?
Я посмотрела в спину возницы:
– Мне бы, Эльдар Давидович, не хотелось с вами на службе личные дела обсуждать.
До благонравной Цветочной улицы ехали молча. Слезы на щеках льдисто покалывали, но я их не стирала, чтоб спутник не видел моего плача.
– В коляске обожди, – попросила я весело Эльдара и чуть не вприпрыжку, демонстрируя радость, побежала домой.
– Всенепременно, – согласился чародей, закрывая за собою дверь моей квартиры. - Обожду там, померзну… Геля?
Я бросилась ему на грудь:
– Охота тебе, Мамаев, со мною возиться.
– Ты мне друг, Попович,– он гладил меня по голове, я хлюпала носом в его шинель. - Я друзей не бросаю. Ну, что ты расклеилась? Буть ты мужиком, я б тебя напоил, ты бы и выпустила наружу все, что накопилось. Но ты у нас барышня, хоть и суфражистка, да и на хорошую качественную попойку часа мало.
Под монотонное бормотание я немного успокоилась, перестала вздрагивать, сказала доверительно:
– Тошно мне Эльдар, ох как тошно. Вроде все правильно делаю, ни в чем души не кривлю, а радости нет. Казалось, вот она, служба, о которой мечталось. Учись, Γеля, работай…
– А тут Крестовский со своими амурами невпопад?
– Это я невпопад! Сама влюбилась, сама…
– Принижать себя не смей! – прикрикнул Мамаев. - И вину нелепую забудь.
– Ладно, - я со вздохом отстранилась. - Для качественного дамского рева часа не хватит. Помоги тогда вещи собрать.
Помощь заключалась в том, что чародей, распахнув дверцы гардероба, бросал в сундук все подряд. Я же жаловалась ему, присев на краешек кровати:
– Решать что-то надо, либо служба, либо любовь. А как тут решишь, когда ежедневно Семена перед собою вижу? Вот я и ухватилась за этот Крыжовень, чтоб отдалиться на время, мыслям потаенным простор дать.
– Звучит логично, - согласился Мамаев, - только вот слезы твои в эту картину не вписываются.
– Юлий Францевич к себе в тайный сыск служить зазывает.
– А ты?
– Я б пошла, но… Не знаю, как объяснить. Ну вот, представь, беседуем нынче утром, его высокопревосходительство господин Брют, по обыкновению, сама любезность. Обсуждаем дело о дамских обществах, что с сеченя совместно с тайными ведем. Слово за слово. Не хотите ли, Гелюшка, присутствие сменить? Ах, разумеется, чародейский сыск нынче в таких эмпиреях витает, под патронатом самого императора находится, не снизойдете до старика! Я натурально не успеваю ни словечка вставить, чтоб возразить прилично насчет возраста. Сама думаю, Геля, это ведь перфектно получится! У тебя и служба будет, и с Семеном можно не расставаться. Но Брют продолжает. Шалун Семушка на повороте Юлика обскакал. Это он себя так называет, Юлик!
Мамаев хохотнул, захлопнул крышку сундука:
– И каких гадостей наш Юлик тебе ещё отсыпал? От них рыдала?
– Сказал, Крестовский ваш – беспринципный интриган, который в амбициях своих не только через барышню влюбленную, но и через друзей перешагнет. И, если я в то не верю…
Дальше слова не шли ни в какую.
– Геля! – вздохнул чародей. - Не тяни время, у нас извозчик заиндевел совсем от твоей нерешительности.
– Так пошли, - взялась я за ручку сундука. – Больше там нечего рассказывать.
– Точно?
– Точно, Мамаев, точно. У меня перманентное нервное расстройство на почве несовпадения желаний с возможностями случилось. Потому что после того, что мне Юлик, сиречь его высокопревосходительство, нынче наговорил, карьеру в его тайном приказе я строить не намерена.
