— Мне не нужен твой цепной пес, — мило улыбнувшись, припечатываю я. — Да, произошедшее с Лизой трагедия, — мой голос дрожит, и на глазах выступают слезы. Приходится сделать глубокий вдох, чтобы загнать их обратно. — Но это не значит ровным счетом ничего. Я не буду таскаться по сомнительным заведениям. Да, мы сглупили. Да, она сглупила сильнее, чем я. Да, мы гонялись за острыми ощущениями. Поймали. Хватит на всю оставшуюся жизнь!
— Не спорь. Я все решил. Марк будет тебя сопровождать везде. Точка. Станешь выпендриваться, применит силу. Даже наручники, если понадобится. Ясно выразился?
— Я сейчас еду на похороны лучшей подруги и сторожевые псы мне без надобности!
— Вероника. Он едет с тобой! Точка.
— В таком виде?
— Не переживайте, Вероника Валерьевна! — голос тихий, от него внутри начинает все вибрировать. — Я переоденусь.
Мне кажется или он надо мной ржет? Впрочем, может быть, шрам придает его лицу такое слегка насмешливое выражение.
— Рожу тоже переоденешь? — огрызаюсь я, разворачиваюсь и мчусь к себе в комнату.
Замираю на секундочку и, удостоверившись, что отец поднимается следом, с чувством ударяю дверью о косяк. Пусть знает — я оскорблена.
В самом-то деле! Он издевается? Ну, хочет нанять охранника, почему все это нужно делать у меня за спиной? Нельзя посоветоваться? Придумать вариант, который устроит обе стороны? — бухчу я, стаскивая домашнее платье. На мне лишь в откровенный комплект — кружевной лифчик и такие же трусики. Красивое белье — еще одна моя маленькая слабость. — Зачем нужно приглашать этого? Чтобы все друзья разбежались в ужасе? Неужели нет других вариантов!
Злость кипит внутри и очень хочет вырваться наружу. Но я пока не знаю, как дать ей выход. Не мебель же крушить.
Да, согласна, случившееся с Лизой ужасно. Я сама перепугалась и до сих пор не могу отойти. Но это глупая случайность, она просто пошла с гребанным извращенцем, и он ее убил. Но это не повод устраивать панику! С чего отец решил, что меня ждет такая же участь? Я подвергалась гораздо больше опасности пока, с подругой было все хорошо. В конце конца, именно она всегда была инициатором таких развлечений. Лиза любила адреналин и щекотать себе нервы, а я шла у нее на поводу. Даже почти перестала общаться с Надей. Она казалась мне невероятно скучной. И я лукавила, когда называла Лизу лучшей подругой. Она была, скорее приятельницей, с которой хорошо, хоть и опасно тусоваться. Поэтому и скорблю я меньше, чем следовало. Хотя, кто придумал определять меру скорби?
Сажусь перед зеркалом и три раза выдыхаю. Пусть решают, что угодно! Я не намерена сдаваться. Похороны Лизы будут походить на светский раут. В наших кругах из любого мероприятия устраивают показ мод и тусовку. Меня это злит пока, я наношу широкой кисточкой румяна на бледные скулы. Я должна думать не о смерти Лизы перед ее похоронами, а не про то, какие туфли надеть от Джимми Лу или Кристиана Лабутена, чтобы они соответствовали дресскоду, в них можно долго стоять и не сдохнуть, ну и чтобы, в таких не притащилось полкладбища.
Останавливаюсь на строгих черных лодочках на шестнадцатисантиметровой шпильке. Матовая кожа, как нельзя лучше соответствует случаю. Платье доставили еще утром. Строгий силуэт, черный тяжелый матовый бархат. Подол чуть ниже колена и воротник лодочка. Из украшений лишь нить черного жемчуга. На волосах шляпка с вуалью и обязательно кружевные перчатки выше локтя. Я замираю перед зеркалом, и на глазах снова выступают слезы. Во мне нет ничего настоящего. Идеально уложенные светлые локоны, безукоризненно сидящие вещи — все фальшь. Даже на похоронах мы должны играть в светское общество, где нет места настоящим чувствам. Все бесит и охранник, который потащится со мной и будет отвлекать внимание от гроба с подругой, особенно.
Все будут пялиться на меня и его колоритную рожу, а не на Лизу. Это злит. Сегодня ведь последний день, когда она может быть в центре внимания.
Нужно ехать одной. К тому же, Павлик обещал за мной заскочить. После смерти Лизы мы сблизились, а нравился он мне еще с прошлого года. Мы с ним неплохо зажигали на выпускном, но потом что-то не сложилась. То ли я была слишком гордой и не сделала шаг навстречу, то ли он был обычным балованным мудаком. Но кто в нашей тусовке не такой? У меня тоже характер не ангельский. Паша мне нравился до сих пор.
Беру в руки высоченные шпильки и выхожу на балкон. Спускаться по пожарной лестнице, мне не привыкать.
Марк
Это сложнее, чем он думал. Нет, он никогда не был красавцем. Да и не имел привычки изучать свое отражение в зеркале. Мужик как мужик. Две руки, две ноги, военная форма — девчонки клевали. Их несложно подцепить в одном из клубов. Иногда на ночь, а иногда и на всю неделю, если вдруг выпадал редкий отпуск. А большее? Он никогда не думал о большем. Отец не сделал счастливой мать. Каждый раз, когда он уходил, она ждала покрытого флагом гроба, и в один прекрасный день ей его и привезли. Марк не хотел обрекать на такую судьбу еще кого-то, поэтому не привязывался, а просто проводил время, сбрасывал напряжения без обещаний. Было два состояния работа, когда он не думал ни о чем, кроме поставленных, боевых задач и загул с девочками, выпивкой и безудержным сексом.
После госпиталя все изменилось. Изменился он сам, и не только внешне. Это ранение его сломало. Наверное, Марк не придал бы значения шрамам, если бы мог заниматься привычным делом и дальше. Но нет. Его списали, и кто он сейчас? Изуродованный, никому ненужный и не представляющий ничего из себя. Все заслуги остались в прошлом, а навыки оказались совершенно не нужны в мирной жизни. Даже боевые навыки, здесь в мире богатых и успешных не актуальны. Никому не интересно, что он может убить одним ударом и стреляет так метко, что поражает цель всегда, если при этом он идет пешком.
Марк согласился на эту работу только потому, что его просила мать. Он не хотел высовываться из своей скорлупы, но нужно или дохнуть или продолжать жить. Правда, Марк не думал, что жить будет так сложно.
В глазах белокурой холеной нимфы, когда она просто взглянула на него, застыл ужас. Не страх, а брезгливый ужас. Так смотрят на дохлую крысу или полуразложившийся труп врага.
И это чувство не было напускным. Именно под этим надменным взглядом голубых глаз он в полной мере осознал собственное ничтожество. У него даже одежды нормальной не было. Водолазка и та, Игоря — старшего брата, а он двухметровый здоровяк. Есть несколько комплектов формы, которую он теперь не имеет права носить, и старые вещи. Рубашки с воротником открывающим шею, майки с коротким рукавом. Но если нимфу пугает один шрам на щеке и небритая физиономия, что с ней и ей подобными случится, если позволить им разглядеть больше? Люди предпочитали делать вид, будто войны нет, а если есть то где-то далеко, и следов она не оставляет.
