— Я этого Чеснока так отхирачу, что всю оставшуюся жизнь он на лекарство работать будет, — снова я попытался взбодрить Толика.
Кстати Маэстро так же, как и сестра, был очень симпатичным парнем, поэтому Постный его больше всех и доставал. Завидовал, прыщавая морда.
После обеда вся наша компания переместилась к нам в комнату, потом к нам пришли в гости все наши старшие девчонки и стали просить Маэстро сыграть на гитаре. Да, — усмехнулся я, — компьютеров нет, айфонов и телевизоров тоже, чем еще занять свободное время. Толик после обеда и моих слов заметно повеселел и с удовольствием взялся за инструмент.
— Голуби летят над нашей зоной, голубям нигде преграды нет, — затянул очень приятным голосом Толик, девчонки тоже стали подпевать юному любителю зековской романтики. Лично я с большим трудом дослушал эту бесконечную балладу. Никогда не любил блатных песенок.
— Маэстро, давай про журавлей, — попросила бойкая девчонка подружка Наташки, Тонька.
Круглое личико, хитрые глазки, уже вполне созревшая девушка, лет через пять разнесет ее во все стороны, если следить не будет за собой, — отметил я про себя, — а сестра Толика, реально здесь самая красивая, жаль, если Чеснок добьётся своего. Все силы приложу чтобы этого отморозка отвадить, и плевал я на его кодлу. Нужно будет, с каждым буду биться до последнего.
Далеко, далеко, далеко журавли улетели,
— запел Толик,
Сквозь снега, свозь поля, на дорогах, где нету метели…
В этой песне не было ни слова про зону и про зеков, но суть ее мне была ясна, песня про побег. В общем если ребята и дальше будут слушать подобную муру, то многие на зоне и окажутся. Зёма, например, и сейчас с придыханием говорит про блатных.
— Маэстро, — оборвал я певца на пол куплете, — дай ко мне инструмент, я сыграю.
Вся компания удивленно оглянулась на меня и пораскрывала рты.
— А ты умеешь? — Толик недоверчиво протянул мне гитару.
— Одного мудреца как-то спросили, а можешь ли ты играть на гитаре? — отшутился я, — а он ответил, не знаю, не пробовал.
Девчонки дружно захихикали, Зёма же просто загоготал. Я взял гитару и задумался, — что исполнить честной компании? Что-то сложное не поймут. Может быть «Ласковый май» им сбацать. Что-нибудь про любовь, про вечер, про май. Я конечно не фанат такой музыки, но сейчас она реально в тему. Еще раз я попробовал брать знакомые аккорды и заиграл.
Закат окончил летний теплый вечер,
Остановился на краю земли.
Тебя я в этот вечер не замечу,
И лживые не нужно слезы лить,
— пока я пел, мне было смешно видеть, как у всех вытянулись лица и широко раскрылись глаза. Наташка так вообще вперилась глазами в меня как в инопланетянина. По сути, я и есть здесь кто-то на вроде пришельца с другой планеты.
Пусть в твои окна смотрит беспечный розовый вечер,
Пусть провожает розовым взглядом, смотрит нам вслед,
Пусть все насмешки стерпит твои,
Пусть доверяет тайны свои —
Больше не надо мне этих бед,
— затянул я припев. И краем глаза заметил, что к нашей компании стали присоединяться и другие парни из нашей комнаты, а так же девчонки из соседних спален.
Когда я запел припев второй раз, Наташка и Тонька очень красиво стали подпевать мне на бэк-вокале. А когда припев зазвучал третий раз, подпевали практически все. Закончил песню я под оглушительные овации.
— Козырная песня! — не выдержал Маэстро, — показывай аккорды, это же просто улет.
— А чья это песня? — спросила Наташка, — сам сочинил?
— В больнице слышал, — соврал я.
— Да не гони, — заявил Санька Зёма, — если бы такую песню пели бы в больнице, то ее уже пол страны пело. А песня то про кого, — заулыбался Зёма, — про Ирку?
— Нет, это я про тебя написал, — ответил я, — лежал в больничке и думал, а как там Санек, не написать ли про него песенку.
Тут же на меня насел Толик Маэстро и пока я не продиктовал слова не отцепился. Потом он взял гитару и запел про розовый вечер.
— Бура, — позвал я Вадьку, — пойдем, выйдем на улицу потрещим.
Мы с трудом протиснулись среди слушателей нового детдомовского хита и спустились на первый этаж. Честно говоря, ситуация с Чесноком, с этим приблатненным пациком меня напрягала больше всего. Единственный кто был реальной мне поддержкой это Вадька. Когда мы вышли на крыльцо солнце уже село за горизонт и вокруг были потемки.
— Как считаешь, — спросил я его, — отмашемся мы от кодлы Чеснока?
— Да хрен его знает, — честно заявил он, — они вполне могут с пиками прийти на разборку. Порезать могут.
— А может мы кистеньками обзаведемся?
— Чем? — удивился Вадька.
— Кистень — это гирька такая на цепи или веревке.
— Где мы их возьмем?
— Ты видел набалдашники на наших кроватях, — пояснил я суть идеи, — открутим их и к веревкам привяжем. Прикинь, такая дура вылетает и прямо в лоб?
— Ну да, когда внезапно и полбу это круто будет, — обрадовался мой соратник.
— На кого еще можем рассчитывать кроме, Маэстро и Зёмы, как считаешь? — задал я следующий вопрос, в комнате было еще четверо пареньков нашего возраста, которые учились в параллельном классе «Б».
— Поговорить с парнями конечно можно, но против Чеснока они быстро сольются. Тем более Дюша, уже давно шестерит в той банде.
Дюша, сокращенно от Андрея, чем то мне напоминал Зёму, высокий и худой, тоже беспризорник, но характер лизоблюдский чувствовался сразу. Да и мне несколько раз приходилось лупить мерзавца, который иногда тряс деньги с малышей. Как говориться молодец среди овец, а против молодца и сам овца.
— Значит так, — сказал я Вадьке, — завтра встаем пораньше и тренируемся с кистенями, чтобы себе ими по лбу не съездить, и в школу идем вместе с этими фиговинами.
— Хорошо, — меланхолично согласился Бура.
Надежный парень это Вадька, с таким хоть в разведку, не сдаст, подумал я и сказал, — пошли спать.
Однако когда мы с Бурой вошли в жилой корпус, нас встретила Наташка.
— Богдан, можно с тобой поговорить? — спросила она.
Пришлось второй раз выйти на крыльцо корпуса, снова послушать ворчания сторожа, Иваныча, — ходют туда-сюда, ходют, спать идите уже.
— Спокойно Иваныч, все под контролем, — отмахнулся я от старика.
На крыльце уже было довольно прохладно. Я бы конечно накинул Наташке на плечи свой единственный пиджак, но он остался в деревянном чемодане у меня под кроватью. И сейчас я был одет в подобие армейской гимнастерки, только неопределенно темного цвета. Такова была в это время школьная форма. Ну а что, зачем легкой промышленности париться, шить всякие навороченные куртки и брюки, стряпай гимнастерки и для солдат, и для школьников, и для студентов. Все одинаковые и все одеты, как чучела. А больше всего меня бесила фуражка, наверное, их специально выпускали в бесчисленном множестве, чтобы люди сразу привыкали к военным порядкам. Сестра моего друга была одета более нарядно, на ней было яркое красное платье немного ниже колен, в крупный белый горошек. Я еще раз себя спросил, почему Богдан, в теле которого я находился, не обращал на нее никакого внимания, странно.
