— Ха-ха-ха, теперь ты наш, Ваньюша, ты теперь понимать, — цепкая рука девки больно впилась Зализняку в затылок, — теперь ты должен делать, как мы сказать. Вставляй свой суперзироу в бок картин наш мир. Будешь знать, как заточком банкнот таскать. А ю рэди, Слайдер?
Иван Гаврилович услышал, как утвердительно хмыкнул тощий и пронзительно заскрипел медленно поворачиваемый вентиль. Из гигантской воронки над чашей упала тяжелая капля, ватный поцелуй влаги Зализняк ощутил короткостриженной макушкой. Его рука с бубликом поднялась и опустилась, соприкоснувшись с зеркалом жидкости в чаше, — распаренную руку обожгло холодом. Он дернулся, но девка не отпускала. Потом Зализняк увидел свою руку с надкушенным бубликом уже в глубине, над правым верхним углом банкноты, где размещались единица и два нуля. Железная хватка на затылке немного ослабла, вторая тяжелая капля шлепнулась на его перегретую голову, и он подвел бублик вплотную к цифрам. Бублик раздвоился и своим дублем разместился рядом с последним нулем. Пейзаж на картине начал меняться: исчезли трубы на зданиях, серпообразные фонари выпрямились, деревья уменьшились, а на боковых пристройках появился третий ряд окон.
— Молодец, Ванья! Ты хароший мужчин, давать повторять, — острые пластинки девкиных ногтей опять вонзились в загривок.
Пронзительно заскрипел ржавый вентиль, еще одна капля ткнулась в макушку, и Иван Гаврилович Зализняк снова начал прилаживать бублик к последнему нулю…
— Это похоже на ручку от шомпола, — Алеша схватил кольцо, — почему здесь шомпол торчит? Слышь, давай дернем, а?
— Э-э, ты, Леха, осторожней, а то ненароком порвешь бандероль. Потом объяснительных не оберешься. — Равиль дотронулся до рукава куртки напарника. — И вообще, раз наш Зализняк улизнул, а сумки на месте, все-таки надо бы сообщить дежурному.
Но Алеша уже потянул за кольцо, и на свет появился зелено-серый листик бумаги, туго накрученный на тонкий штырь. Равиль взял штырь у Алеши, развернул бумажку на ладони и, придерживая пальцами края, стал ее рассматривать. Она была размером с долларовую банкноту, только вместо Франклина на портрете был изображен директор булочной Бизин.
— Ну, ни фига себе! Откуда здесь этот мордастый пекарь взялся? — Равиль перевернул банкноту другой стороной.
Общий план, стилистика и композиция рисунка на купюре не отличались от стандартного клише стодолларового билета, но в каждом из углов почему-то стояла единица с четырьмя нулями. И здание, изображенное на банкноте, было другое, но хорошо знакомое Равилю и Алеше. Однако не его вид вызывал удивленное аханье напарников, а фигурка на переднем плане картинки. Перед зданием, между двумя березками (их-то не спутаешь ни с чем), стоял человек в черных-пречерных галошах.
Конечно, Ивана Гавриловича не радовало такое с ним обращение наглой серо-зеленой парочки. Конечно, в других обстоятельствах, он бы уже давно показал и паукообразному дистрофику, и особенно его костлявой подруге-вобле, что не зря посещал курсы самообороны. Но необъяснимый конфуз с пистолетом озадачил его, да и вообще вся здешняя обстановка действовала угнетающе. А кроме того, при входе в помещение он снова почувствовал приливы противного густеющего зеленого портвейна. Вязкая жидкость заполнила руки и ноги Зализняка, словно те были пустыми сосудами, а не ценными частями его тела, и застыла, превратившись в желе. Он выполнил все дурацкие девкины команды, только под конец странных манипуляций с бубликом и деньгами закрыл глаза, подумав: «А хрен с ними! Пусть будет, что будет. Лишь бы выбраться отсюда живым…»
— А теперь пойти вон, одноразовый-Ваньюшка, мы теперь должен почистить перышки и собрать вещички, впереди у нас новый жизнь в новый стран. — Девка наконец-то ослабила хватку, и тут же Иван Гаврилович получил хлесткий удар по почкам, отчего разом перехватило дыхание, и он повалился на пол. Зализняка подхватили за ноги и быстро куда-то потащили.
Скрипнула открываемая дверь, и после мига полета, Иван Гаврилович опять почувствовал удар. Это был удар его собственного тела о землю. Нос Зализняка уткнулся в какие-то шершавые комочки, и, пока уходила боль из поясницы и прочищалась голова, он нюхал их терпкий, густой, чуть масляный запах.
Некоторое время спустя Иван Гаврилович гулко чихнул, причем ему показалось, что звук чиха остался и завис в здешней атмосфере ровным жужжанием. Он открыл глаза и с удивлением отметил, что стало значительно светлей. Вместо древних газовых фонарей стояли большие Г-образные штанги с галогеновыми лампами, вместо не до конца понятых им деревьев росли чуть прикрытые желтой осенней листвой березки, вокруг которых мерным гудом жужжали полчища зеленых мясных мух.
