К приходу м-ра Стоуна она уже завоевала репутацию остроумной особы. Стоило ей начать говорить, как тут же появлялись улыбки. Как видно, Грейс Томлинсон выступала в роли организатора приветствий, выполняя при миссис Спрингер, ее подруге, как установил м-р Стоун, то, что в минувшие годы делал Томлинсон при своих «контактах».
Разговор шел о цветах. Кто-то выразил восхищение проделанной Грейс аранжировкой цветов, которая, включая небольшой букетик, приколотый к ее платью, и праздничное убранство комнат, явилась результатом посещения кратковременных курсов в школе им. Констанс Спрай в Сент-Джонс Вуд.
— Единственный цветок, который нравится мне, — сказала миссис Спрингер, врезаясь в хор невнятных одобрений, — это цветная капуста.
Грейс рассмеялась. Все одобрительно рассмеялись, и миссис Спрингер, осев на своем месте и раскачиваясь из стороны в сторону как бы внутри своего платья, раздвинула колени и проворно поправила юбку, придав ей вид пологой долины. Кривая улыбка, игравшая на ее лице, подчеркивала квадратную форму ее челюсти.
И так, сокрушая безмолвие и сомнение, заглушая неясное бормотание, она приковала их всех.
Разговор перешел на спектакли, которые они видели в последнее время. До сего момента, за исключением отдельных громогласных «М-м-м», которые могли означать все, что угодно, Томлинсон хранил молчание. На его худом, длинном лице застыло еще более страдальческое выражение, чем всегда, его взор был еще больше исполнен тревоги, словно без своего «контакта» он чувствовал себя потерянным. Сейчас он стремился поднять дискуссию, которая уже скатилась к простому обмену названиями, на высокий интеллектуальный уровень. Он сообщил, что был на «Рифифи», собственно, пошел на него по рекомендации одного важного человека.
— Выдающийся фильм, — медленно произнес он, не меняя своего страдальческого выражения и не глядя ни на кого из присутствующих, а устремив взор в одну точку в пространстве, будто черпая из нее слова и мысли. — Французский, конечно. Кое-что в этих французских фильмах делают преотлично. Совершенно выдающийся. И почти без диалога. Очень даже впечатляет, должен сказать. Без диалога.
— Что до меня, я была бы только благодарна за это, — сказала миссис Спрингер, прерывая разглагольствования Томлинсона, которые тот с видом некоторого облегчения тотчас же прекратил. — Ненавижу субтитры. Я всегда чувствую, словно пропускаю все самые занятные места. Они размахивают руками и трещат без умолку, ты глядишь на субтитры, а там только и видишь: «Да». — Она пробурчала что-то невразумительное, изображая болтовню на чужом языке. — Потом глядишь и видишь: «Нет».
Это наблюдение поразило м-ра Стоуна, оно показалось ему восхитительно смешным и точным. И так совпадало с его собственными. Ему страстно хотелось сказать: «Да, да, и я почувствовал это». Но тут Грейс начала снова угощать всех хересом и, заразившись поветрием остроумия, наполняя бокал миссис Спрингер, сказала:
— Специально для тебя, Маргарет. К нему не прикасалась рука человека.
Миссис Спрингер опять судорожно выпрямилась.
— Когда слышишь, что к чему-то не прикасалась рука человека, — сказала она, — так и знай, что прикасалась нога.
И она поднесла бокал к губам, словно собиралась залпом осушить его.
М-р Стоун онемел от восхищения. Когда был вновь наполнен и его бокал, он так расхрабрился, что решил испробовать одну из шуток, ходивших у них на работе.
— Я вижу, — сказал он, — вы намерены превратить меня в алкоглито.
Ответа не последовало. Томлинсон выглядел удрученным, Грейс притворилась, что не слышит, миссис Спрингер действительно не слышала. Поднеся бокал к губам, м-р Стоун медленно и долго потягивал вино. Это была даже не его шутка — одна из острот Кинена, из бухгалтерии. Когда Кинен говорил ее, на работе тяжело вздыхали — это было хорошим предупреждением, надо было обратить на него внимание — но м-р Стоун всегда находил ее смешной. Теперь он решил хранить молчание, и решение это еще больше укрепилось, когда они собрались перейти в столовую и Грейс с некоторым упреком сообщила ему, что миссис Спрингер в трауре: не так давно похоронила своего второго мужа. Этим обстоятельством и объяснялась тогда внимательность Грейс и те вольности, которые позволяла себе миссис Спрингер. К тому же оно окутывало ее романтическим ореолом, далеко превосходившим ее собственное великолепие, ореолом, относительно которого, она, как видно, не оставалась в неведении.
Пока что миссис Спрингер почти не замечала м-ра Стоуна. За обедом же они сидели далеко друг от друга, так что за всеми свечами, букетами и бессчетным количеством недавних приобретений в виде выточенных из дерева поделок, вроде Иисуса-младенца в яслях или сосен, всех этих выцветших сувениров — следов проведенного в Австрии отпуска, которые Томлинсоны ухитрились превратить в традиционные рождественские украшения, они едва могли разглядеть один другого в освещенной свечами комнате. На двух маленьких столиках за пределами освещенного круга лежали поздравительные открытки, выбранные из числа полученных более чем за целое десятилетие: Грейс сказала, что у нее рука не поднимется их выбросить. Они отличались либо огромной величиной, либо богатством украшения: одна или две были окантованы кружевами — и каждый год извлекались и выставлялись на всеобщее обозрение.
