Чрезвычайно важным для нацистских идеологов был «украинский вопрос». Еще в 1927 г. А. Розенберг писал, что необходим «союз между Киевом и Берлином и планирование совместной границы к народной и государственной необходимости»{66}. Нацисты рассчитывали на «столкновение между украинским национализмом и московско-большевистским режимом», которое стало бы новым «этапом в истории украинско-московского антагонизма, в борьбе за освобождение Украины от цепей Москвы»{67}, и реализации «стремления украинского народа к независимости, которое было поддержано Германским рейхом»{68}. В речи 20 июня 1941 г. А. Розенберг провозгласил, что «цель для Германии» — это «свобода украинского народа». Он призвал настроиться по отношению к украинскому народу «более дружественно, чем это может быть необходимо в отношении Прибалтики». На оккупированной территории Украины нужно было способствовать созданию пронацистской политической партии. Германская пропаганда должна была внушить украинцам, что «Московское государство надо рассматривать… как смертельного врага… украинского государства», чтобы Украина была вынуждена «всегда рассчитывать на защиту» со стороны Германии. А. Розенберг подчеркнул, что украинцы могут стать хорошим союзником для Рейха. Он уповал в том числе на недовольство украинцев прекращением советской политики «коренизации», которое привело к тому, что «русские сегодня господа на Украине»{69}. Таким образом, нацистские идеологи пытались использовать в своих целях изменения в советской национальной политике, происшедшие в 1930-е гг.
Реализация германской политики в Белоруссии представлялась нацистским идеологам несколько затруднительной, так как они считали, что «нелегко в ближайшее время найти руководящий состав, который бы лояльно работал на нас, потому что белорусы в интеллектуальном отношении далеко отстают от живущих там великороссов, евреев и поляков»{70}. Тем не менее взаимодействие с антисоветски настроенными кругами Белоруссии предполагалось.
Нацистские идеологи рассчитывали на сотрудничество с казаками, которых они считали не русскими и даже не славянами, а германцами — «потомками остготов, которые в древности прошли через Украину и проникли в Крым»{71}. В довоенный период казакам-эмигрантам сообщили, что, возможно, им придется принять участие в германском «походе на Восток». Казачьи эмигрантские организации также использовались нацистскими властями для сбора разведывательных данных. Так, в январе 1939 г. руководители подразделений «Казачьего национального центра» получили указание в ударном темпе собирать сведения об СССР — о казачьих регионах, Красной Армии и казачьих частях в ней{72}.
Формулирование нацистской политики в отношении народов Прибалтики вылилось, в том числе, в план их «серьезной германизации и освежения крови». Способствовать достижению этой цели должно было то обстоятельство, что «народы Прибалтики никогда не делались русскими, при первой же возможности они поворачивались лицом к Западу», а «в северной части население имело большой процент шведской (и германской) крови». Для облегчения «германизации» в Прибалтике, в отличие от Украины, предполагалось «препятствовать тому, чтобы эстонцы, латыши и литовцы создали какую-либо политическую партию»{73}. Прибалтийские земли должны были получить невысокий административно-территориальный статус. Некоторые нацистские идеологи предлагали отменить использование в Прибалтике национальных названий — Эстонию переименовать в «Пейпусланд», Латвию — в «Дюналанд»{74},[4] с тем чтобы искоренить у прибалтов национальное самосознание.
В отношении народов Кавказа политика формировалась, с одной стороны, проще, так как эта территория была удалена от Германии и не входила в ближайшие планы колонизации, и, с другой стороны, сложнее. Нацисты считали, что кавказцам не свойственно чувство «совместной (национальной) принадлежности», и поэтому даже Шамиль «не смог объединить всех мусульман под своим знаменем». Нацистские идеологи отмечали, что хотя у кавказцев и «присутствует… ненависть к русским», их политические настроения являются «несистематическими», что препятствует «созданию необходимых… условий для консолидации»{75}. А. Розенберг с недоверием и презрением относился к кавказцам, считая, что «если это смешение народов предоставить самим себе, то все они перережут друг другу горло». Поэтому он предлагал не создавать единое «кавказское национальное государство», а найти «решение в духе федерации», применив тот же прием, как и на Украине, — чтобы кавказцы сами «просили Германию обеспечить их культурное и национальное существование»{76}. Германская политика заигрывания с народами советской Центральной Азии, которая не рассматривалась в качестве «жизненного пространства» и не подлежала колонизации, была связана с возбуждением антирусских и антисоветских настроений среди этих народов для облегчения победы над СССР, а также с реализацией внешнеполитических интересов Германии в Афганистане, Иране и Синьцзяне{77}.
Политика нацистской Германии в отношении еврейского и цыганского народов, как известно, была направлена на их уничтожение. Никакой «перспективной» национальной политики в отношении евреев и цыган на территории, контролируемой Третьим рейхом, не было предусмотрено, так как антисемитизм являлся концептуальной основой нацистской идеологии{78}, а цыгане рассматривались как один из самых «расово неполноценных народов»{79}.
Отдельным важным вопросом для германского руководства были планы в отношении немецкого населения СССР. Нацисты провозгласили, что все немцы, независимо от их гражданства, местожительства и желания, связаны «нерасторжимыми узами» с Рейхом, который присвоил себе право вмешательства во внутренние дела любого государства под предлогом оказания покровительства немецким меньшинствам{80}. Зарубежные немцы — «фольксдойче», — прошедшие процесс натурализации, получали «фолькслист» — документ, игравший одновременно роль паспорта и удостоверения о «чистоте происхождения». Согласно приказу Г. Гиммлера от 12 сентября 1940 г., польские немцы были разделены на четыре группы, согласно их участию в борьбе за «народность» (то есть в нацистской деятельности) и сохранности немецкого самосознания. Принадлежность к той или иной группе давала больше или меньше прав на получение гражданства Рейха, привилегии и пр.{81} Эта политика после начала войны была перенесена на немцев — граждан Советского Союза.
С национальной политикой Германии была связана ее политика в отношении религии. В целом среди нацистов бытовали два подхода к «религиозному вопросу». Первый, более радикальный, был связан с созданием и внедрением новой религии вместо христианства{82}, которое рассматривалось нацистами как «расово чуждая» идеология, «религия слабых»{83}. Строительство новой религии было основано на возрождении древнегерманского язычества и оккультных идеях{84}. В догматах новой «германской религии», в частности, провозглашалось, что «Адольф Гитлер — новый мессия, посланный на землю, чтобы спасти мир от евреев»{85}. Во многих городах и селах Германии нацисты удаляли кресты и распятия из церквей, школ и других общественных заведений, заменяя их на скульптурные изображения «народных героев»{86}. Другое направление религиозной мысли нацистов — «позитивное христианство» — основывалось на убеждении, что национал-социализм совместим с христианским учением или даже исходит из него. В глазах приверженцев этого направления еврейская нация была врагом как Германии и арийцев, так и христианства{87}. Это направление, которое было организационно оформлено в виде организации «Немецкие христиане», следует рассматривать как временный компромисс между нацистской идеологией и традиционным христианством.
Отношения между нацистскими властями и христианскими конфессиями в Германии были сложными. Конкордат, заключенный с Ватиканом в 1933 г., на некоторое время ослабил преследование католической конфессии в Германии, однако соблюдался лишь в ограниченной степени, и в 1937 г. папа Пий XI осудил Германское правительство за нарушение условий договора и преследование католиков. Германские протестантские церкви испытывали жесточайший нажим, целью которого было установление над ними полного государственного контроля{88}. В то же время Гитлер прямо не запрещал деятельность церквей в Германии, так как в стране со столь долгими христианскими традициями это было бы трудно. Кроме того, он всегда подчеркивал отличие своего движения от «безбожного большевизма» и свой поход против Советской России объявил «походом против безбожников». Хотя М. Борман в июне 1941 г. издал указ, фактически предписавший всем гауляйтерам порвать всякие отношения с церковью, окончательное решение «церковной проблемы» было отложено на послевоенный период{89}.
