Принц Гессен-Гомбургский, еще с Петербурга конфликтовавший с Минихом, не удержался от язвительных замечаний по поводу предлагаемого плана, однако предложения Миниха принял. А затем обсудил вопрос, какие силы следует выделить для диверсии и главного удара. Мнения высказывались разные, но в конце концов властью главнокомандующего Миних назначил на Сивашский фланг 15 пехотных и 11 кавалерийских полков, а также почти всю имевшуюся у него артиллерию.
Поздним вечером, когда южная звездная ночь окутала непроницаемым покрывалом цветущую степь, разделившиеся на несколько колонн войска стали подтягиваться к указанным в ордер-де-баталии местам для атаки. Спешенный Троицкий полк был определен в одну из штурмовых колонн и вместе со всеми терпеливо ждал сигнала на приступ.
Ближе к рассвету, вспугнув задремавших обозных лошадей, гулко прогрохотала сигнальная пушка, отправившая своим выстрелом к линии 2,5-тысячный диверсионный отряд. По звуку доносившихся с правого фланга залпов турецких орудий, огонь которых все усиливался, стало ясно, что турки попались на фельдмаршальскую уловку. И выждав для верности около часа, чтобы турецкие янычары и татарская конница успели сдвинуться на правый фланг, Миних послал на штурм главные силы.
Громовые раскаты русских батарей, обрушивших на вал и башни десятки ядер и бомб, казалось, заполнили все пространство Присивашья. Над росистой землей белыми облаками расплывались клубы орудийных дымов, солоновато-горький ночной воздух пропитался кислыми запахами сгоревшего пороха.
Обхватив обеими руками тяжелое ружье, дрожащий от небывалого доселе возбуждения, Василий Долгоруков вместе с другими драгунами Троицкого полка шагал ко рву.
Для юноши, всего два дня назад записанного в полк и еще не успевшего научиться владеть оружием, это был первый в жизни бой. Первый, который одновременно мог оказаться и последним. Но княжич не задумывался об опасности и, увлеченный всеобщим порывом, наталкиваясь на семенивших рядом драгун, побежал вперед. В багровых отблесках разрывов рвавшихся на валу ядер и бомб он, кувыркаясь, скатился в глубокий ров, поднялся на ноги и в нерешительности стал озираться по сторонам.
Вокруг него, насколько позволяли увидеть отблески разрывов, толпились гренадеры и драгуны, строившие живые пирамиды. Поскольку никаких лестниц для штурма припасено не было, солдаты, из тех, кто покрепче, широко расставив ноги, согнувшись, упирались руками в стенку вала, другие становились им на спины, а самые легкие проворно взбирались на плечи верхних, чтобы с помощью вонзаемых в землю штыков попытаться подняться по стене.
Сидевшим на валу туркам стрелять вниз было неудобно, поэтому они бросали валявшиеся под ногами камни, пустые бочонки из-под воды, обломки досок, палки. Особого вреда этот хлам не причинял, но восхождение солдат все же затруднял: получив неожиданный удар, гренадеры часто срывались со стены, с воплями падали на головы товарищей, ждавших на дне рва своей очереди.
— Васька! — крикнул кто-то из ближней пирамиды Долгорукову. — Чего рот раззявил?! А ну давай полезай! Ты из нас самый тощий будешь!
Отбросив в сторону ружье, сдвинув ножны с короткой саблей за спину, Долгоруков вскарабкался на плечи рослого драгуна, поднял голову, посмотрел на вал, тяжелой зловещей скалой уходивший в начавшее светлеть небо. Вал был неровный, во многих местах каменные плиты давно отпали; а прогалины от них проросли жесткой кустистой травой.
Василий крепко ухватился рукой за выступ ближней ноздреватой плиты и «тал карабкаться наверх. Двигался он медленно, перебирая руками торчавшие камни, осторожно ощупывая носком башмака каждый выступ, прежде чем поставить на него ногу.
