Дают прежде всего новости. Некоторые смотрят их по два-три раза в день. Это вовсе не руководители и предприниматели, которым, казалось бы, особенно нужна самая свежая информация. Это пенсионеры. Постоянное повторение одного и того же успокаивает и независимо от содержания новостей создает чувство стабильности. Бесконечно важен и специфический эффект телевидения: одновременность присутствия и дистанцирования. Мне показывают то. что происходит здесь и сейчас, я становлюсь как бы соучастником действия, но именно «как бы»: в любой момент я могу его прервать, переключить канал, ведь на самом деле я не «там», а здесь, в кресле, с пивом или чашкой чая.
В первую пятерку самых популярных телепередач обязательно входят криминальные новости. Щекочет нервы. Кроме того, все время обозначает рамки возможного, но еще и тех, кто за эти рамки заходит, и саму идею, что, оказывается, «нельзя, но можно». Край допустимого вроде виден, но зыбок, колеблется и потихоньку осыпается, крошится. Люди привыкают к виду насилия, жестокости, криминала. Примерно столько же людей, сколько смотрят ТВ по пять-шесть часов в день, признаются, что вообще-то, конечно, жить надо по закону, но не получается, и все- таки можно обойти закон, ничего страшного.
Можно сказать, что центральное положение телевидения в жизни общества особым образом формирует общество. Сочетая общность потребителей с отстраненностью зрителя, оно соединяет людей каким-то странным способом – такая «накожная» интеграция, по поверхности кожи, а глубже не идет. Такой вот «накожный» тип существования очень тесно с ТВ связан. Но сказать, что он ТВ же и сформирован, было бы несправедливо по отношению к телевидению. Оно все-таки общество не формирует, а всего лишь оформляет, и то не во всех отношениях.
Общество складывается изнутри самого общества, отношениями между людьми. Его структура, его институты, формирование элит – все это создается и работает не благодаря ТВ, хотя и рядом с ним, и учитывая его, конечно. Иначе говоря, на ТВ разыгрывается общественная природа человека. Как общество понимает человека, такое у него и будет ТВ.
В конце 80-х было общественное движение, образовавшее очажки разнообразия – подозреваю, это был максимум для нас возможного. Центрами кристаллизации этого разнообразия были газеты и журналы, особенно тонкие, еженедельные, прежде всего – перестроечный «Огонек». Главное их завоевание – не аналитическая критика режима, которая устаревала прямо на глазах, а то, что публично было признано право на существование разнообразных мнений и взглядов.
Появилась сама идея выбора. И реальная возможность выбора.
На протяжении не одного дня или одного месяца, а нескольких лет стране было предложено выбирать, где работать, кем себя считать, сколько денег зарабатывать, где жить, в конце концов, никто никого не держал; выбирать себе лидеров и политических руководителей – никто у тебя над ухом не жужжал. Страна сказала: не хочу. Хочу жить привычно, с одним и тем же человеком еще 20 лет, как с Леонидом Ильичом.
Уже к середине 90-х стало ясно, что музыка отыграла, все, что у кого было, уже сказано, других точек кристаллизации не будет, а если эти, что есть, не схватятся в какую-либо форму, то и их не удержать. И где-то с 93- 94-го годов пошло усерение, выравнивание.
С середины 90-х годов после ряда переделов собственности прежняя «демократическая» и перестроечная печать практически исчезла, превратившись в лишенную какой-либо индивидуальности таблоидную печать, которая комментирует хронику событий, передаваемых ТВ, или мелкие интриги в коридорах власти.
Со временем разочаровавшиеся в новой власти, сначала горбачевской, потом ельцинской, люди ощутили дефицит каких-то новых символов. И были благодарны телевидению, когда такого рода общие символы начали там появляться. Политический ритуал начал складываться еще до гимна, которым столь знаменательно закончилось наше десяти- сто- и тысячелетие. Ситуацию сразу опознали как привычную, как было все семидесятые и начало восьмидесятых: телевизор показывает, как там у НИХ, а у нас своя жизнь, свои мелкие радости, сеть нужных связей, привычные способы, как обойти неудобное правило. И привычное двоемыслие: все сразу вспомнили, каким деревянным голосом говорят, выходя на трибуну, и каким голосом рассказывают анекдоты. Все это утвердило в мысли, что жизнь возвращается.
