Народ полюбил Лиду всерьез: она была так непохожа на напыщенных и недоступных светских красавиц — жен больших политиков или бизнесменов, что люди мгновенно выбрали семейство депутата Маликова объектом простого человеческого общения и завалили его письмами, в половине которых все-гаки, помимо восхищенных комментариев и рассказов о собственной тяжелой судьбе, были и просьбы: улучшить жилье, повысить пенсии, поспособствовать, помочь, поддержать, посоветовать.
По советам своих референтов, некоторые из этих просьб Маликов удовлетворял, используя свою обширную сеть знакомств и деловых связей или просто свое обаяние и влиятельность. Временные и финансовые затраты на решение каждой из подобных мелких житейских проблем возмещались Маликову сторицей: слухи о «всемогущем защитнике простого народа» поползли по столице, по области, охватывали один город России за другим. И Маликов иногда стал посматривать на жену с выражением, похожим на благодарность.
Но разве что только посматривать. Соблазнительные формы жены уже давно не волновали Игоря Андреевича. За первый месяц супружеской жизни он убедился: ее красивая оболочка скрывает унылую, равнодушную и совершенно бесперспективную фригидность.
Маликов же — выросший как мужчина в играх с забавницами из Ленинградского института культуры (выдававшими еще в советское время такие номера, каких он ныне не видел и в немецком хард-порно), на групповухах с актрисами мюзик-холла, на вполне языческих (в духе институтского атеизма) стройотрядовских оргиях в темных и теплых лесах средней полосы — был в сексе человеком очень искушенным и изобретательным. Такой же изобретательности он требовал и от своих партнерш. Поняв, что законная жена ни физически, ни умственно просто не способна его удовлетворить, стал пользоваться услугами обычных профессионалок, с которыми в столице да при деньгах проблем никогда не существовало.
Нынешняя поездка в Питер имела для Маликова кроме деловой стороны еще одну. Последняя была для Игоря Андреевича, конечно, менее важной, чем решение неотложных проблем с питерскими партнерами, но зато долго ожидаемой и греющей начинающую черстветь душу депутата.
В Питере у него осталось много друзей… Именно друзей, хотя это слово и лишалось всякого смысла в той сфере, где вращался в последние годы Маликов. Эти же люди были совершенно из другого мира, и иначе он назвать их не мог. Да и нравилось ему думать о них так: «Мои друзья…» Чем-то веяло от этого словосочетания юношеским, бодрым, надежным и простым, как утренняя эрекция, как устранение легкого, скорее приятного, чем мучительного, похмелья кружкой холодного пива у ларька на набережной канала Грибоедова.
Друзья были оттуда — из институтской еще молодости. Товарищи по буйной студенческой жизни, безотказные подружки и крепкие парни, способные и от гопоты уличной сами себя защитить, и по полтора литра принять на грудь, оставаясь при этом людьми, а не съезжая в грязное скотство, которого, к удивлению своему, Маликов в последнее время хлебнул изрядно — на московских пьяных посиделках, в какой-нибудь закрытой сауне, или на правительственных дачах.
Слабаками оказались большинство его коллег-депутатов, бизнесменов и бандитов. Хилыми на выпивку и почти беспомощными в вопросах секса. Об этом Маликову сообщали девочки, которых он сам иной раз «подкладывал» под своих «товарищей» по политическим играм, всегда помня о том, что самая большая ценность — это информация.
Девочки и рассказывали Маликову о болезнях и немощах самых с виду крутых бандитов — лидеров преступных кланов, об импотенции брутальных кинозвезд, о слабости и беспомощности в постели видных политиков. А уж об извращениях — Маликов мог написать целую книгу, целый роман, непременно ставший бы бестселлером. Генералы, министры, президенты крупнейших компаний… Игорь Андреевич, конечно, сам не являясь ангелом, предполагал, что все они не без греха, но о том, что это такой страшный паноптикум, даже не догадывался.
