Мой сосед Бен Келлерман поднял свою шерстяную шапку, обнажив лысую макушку, и крикнул:
— Возвращайся в свой лес, Джек!
Это была наша шутка, взявшая начало от одной песни Робби Робертсона про деревенщину, который пытается преуспеть в городе.
Дома было тепло и уютно, а на ужин были курник и засахаренный ямс. В семь часов я отвел Трейси и Майки наверх и, присев на краю кровати Майки, почитал им истории про Санта-Клауса. Про веселого толстого дядьку с большой белой бородой, а не про того, о котором мне рассказал Джон Шукс.
— На Рождество я не буду спать всю ночь и смогу увидеть, как Санта спускается по дымоходу, — сказал Майки. Ему было семь с половиной, и у него были оттопыренные уши. Он был вихрем энергии в течение дня, но уже в девятом часу вечера начинал клевать носом.
— Я собираюсь испечь ему Рождественский торт, — степенно сказала Трейси. Она была такая милая: худенькая и маленькая, как и её мать, с большими серыми глазами и запястьями такими тонкими, что вокруг них можно сомкнуть руку.
Когда дети были уложены спать, Дженни и я сидели у камина с бутылкой красного вина и разговаривали. Я рассказал ей всё о Сатане с Сэд-Дог-Ривер, и она поежилась.
— Это ужасная история.
— Да, но в ней должна быть доля правды. Всё-таки мы нашли ящик, так что, по крайней мере, Сатана существовал, даже если к росту урожайности причастен не был.
— Не знаю, зачем вы забрали ящик с собой. Он омерзителен.
— Это всего лишь старая заплесневелая коллекция разных порошков и костей.
— Каких костей?
— Откуда мне знать? Собачьих, наверное.
— Я не хочу, чтобы это находилось в доме.
— Ладно, я поставлю его в гараж.
— Не понимаю, почему ты просто не выбросишь это в мусор.
— Я хочу побольше разузнать об этом. Хочу знать, что этот Сатана на самом деле пытался сделать.
— А я — не хочу. Я думаю, это ужасно.
Я поставил его на верстак в задней части гаража. Перед тем как выключить свет, некоторое время я стоял и смотрел на ящик. Сложно объяснить, но, как и тот стул с круглой спинкой, он словно притягивал к себе, будто ждал хозяина, который вернется и откроет его.
Я запер дверь гаража и пошел спать. Дженни ждала меня, она выглядела такой свежей и пахла так хорошо. После того, как ты две недели был в отъезде и видел деревья и только деревья, ничто не сравнится с возвращением домой.
Когда она уснула, я лежал рядом, и мне не спалось. Сияла подернутая дымкой луна, после часа ночи пошел снег. Я перевернулся и попытался заснуть, но не мог — от усталости и от удовлетворения.
Где-то после двух часов ночи я услышал стук внизу. Я сел и прислушался. Снова стук, затем ещё, а после — тишина. Звучало так, словно кто-то трясёт игральные кубики.
Около трёх я, должно быть, уснул, но мне показалось, что снова слышен стук, и поэтому я выбрался из постели и спустился вниз по лестнице. Звук, несомненно, шел из гаража. Прислушиваясь, я прижался ухом к двери. Я уже собирался повернуть ключ, когда дверь распахнулась настежь, и белолицый мужчина закричал на меня.
Вспотевший, я сел в постели. Луна скрылась из вида и снегопад закончился. Я выпил полстакана воды, затем укрылся одеялом и попытался заснуть снова. Больше не было ни стука, ни криков, но осталось ощущение, что этой ночью в нашем доме кто-то побывал, хотя я не мог понять, кто или что.
На следующее утро Дженни отправилась с детьми в Маршалл Филдс за покупками, что позволило мне в сине-полосатом халате и домашних тапочках пойти в кабинет и поискать кое-что в интернете. Пока мой компьютер искал всё о Санте, Сатане, ритуалах плодородия и о кругах на полях, я маленькими глотками пил горячий чёрный кофе.
Я был удивлен, узнав, что современное представление о Санта-Клаусе зародилось не так уж давно. Почти всегда Санта изображался как старый изможденный Отец Время, провожающий уходящий год; не радостная, а скорее грозная фигура с песочными часами и косой; до тех пор, пока Клемент Кларк Мур не опубликовал свою поэму «Ночь перед Рождеством». «Пухленький и толстенький, веселый старый эльф» — таким описал его Мур, и в 1870-ых иллюстратор Томас Наст нарисовал его как белобородого персонажа в красном костюме с белой меховой отделкой. В 1930-ых и 1940-ых годах рекламный иллюстратор «Кока-Колы» Хэддон Х. Сандблом нарисовал дедушку Санту таким, каким мы представляем его сегодня: красная шапочка, массивный пояс, сапоги и круглые, розовые щёки. Мрачный и тощий Отец Рождество — настоящий Отец Рождество — был забыт.
Полагаю, намного веселее рассказывать своим детям, что Рождество — это время для игрушек, конфет и песен, а не напоминать им, что они стали на один год ближе к могилам.
Разузнав всё о Санте, я начал разыскивать что-либо о ритуалах, включающих в себя Прах Человеческий и Разбитые Зеркала. Это заняло у меня больше часа, но наконец я наткнулся на детали церемонии, датирующейся днями последнего исконного правителя Древнего Египта в 380 году до н. э., Нектанеба I. По-видимому, доброго царя Нектанеба окружали чёрные маги, нанятые для сделок с богами. Они говорили, что черпают свои магические силы от бога, называемого Сетом, тёмного и зловещего существа, которое исторически ассоциировалось с Сатаной. Это Сет убил бога плодородия Осириса, чтобы завладеть его властью, и Сет ослепил Гора, египетского бога войны, что привело к вторжению в Египет Ассирии, Персии и других иноземных захватчиков.
В «Les Vèritables Clavicules de Satan», книге 14-го века по демонологии, запрещенной папой Иннокентием VI, я нашел запись, которая гласила: «Сатана пребывает за пределами, предлагая помощь свою тем, кто крайне в ней нуждается. Если скот не дает молока, Он использует свою магию, чтобы возобновить удои. Если урожай погибает, Он обеспечит процветание. Он является каждому, дабы стать другом и спасителем, но горе тем, кто не платит ему требуемое, ибо Он, несомненно, возьмет больше, чем они смогут отдать ему».
