В книгу также вошли отрывки из писем И. И. Шаляпиной к сыну Федору, хранящиеся в Государственном центральном театральном музее имени А. А. Бахрушина. В библиотеке этого музея мне удалось найти интересные газетные заметки о дореволюционной жизни семьи Шаляпиных в России: об их усадьбе Ратухино, об открытии в 1914 году во флигеле дома Шаляпиных на Новинском бульваре лазарета для солдат Первой мировой войны, о появлениях семьи Шаляпина в московском обществе и о наиболее запомнившихся москвичам концертах Шаляпина. Мне показалось небезынтересным включить в книгу некоторые, не столь широко известные, заметки о скандале 1911 года, связанного с коленопреклонением Ф. И. Шаляпина, а также некоторые шаржи и карикатуры на Шаляпина, которыми обрисовывался его облик в прессе в 1910-х годах. К сожалению, эти газетные статьи и заметки, собранные в альбомах ГЦТМ, не всегда сопровождаются указанием названия газеты и даты публикации. Частично это можно отнести и к более поздним заметкам, касающимся знаменитого скандала 1927 года. Более подробно эту историю я попыталась проследить на публикациях газеты «Рабис», уделявшей Шаляпину значительное внимание.
Кроме того, я использовала в работе различные материалы, найденные мной в Российской государственной библиотеке по искусству и Российской государственной библиотеке, а также сведения, почерпнутые из рассказов А. И. Попова и Н. В. Каракоз, прозвучавших на вечере памяти И. Ф. Шаляпиной, который состоялся 22 февраля 2000 года в Доме-музее Ф. И. Шаляпина в Москве.
В заключение мне хотелось бы поблагодарить директора Дома-музея Ф. И. Шаляпина Н. Н. Соколова и старшего научного сотрудника этого музея Э. В. Соколову за помощь в работе, а также всех тех людей, которые так или иначе способствовали появлению этой книги и которые вдохнули в меня веру в то, что она нужна и должна быть написана. Я надеюсь, что эта книга найдет своих читателей.
И. Баранчеева
9 июля 2001 года Москва
L’AMORE
Mi hai insegnato,
Divina Presenza,
che l’amore più grande
è amare
senza essere amato.
ЛЮБОВЬ
Божественное Присутствие,
Ты научило меня,
что самая большая любовь —
это когда любишь без взаимности.
В тот день в начале мая 1896 года, когда Иоле Торнаги приехала в Нижний Новгород, ярко сияло солнце. Пробудившаяся после долгой зимней спячки русская природа жадно вбирала в себя нежность весеннего солнышка. Наступало самое хорошее, короткое, всего в четыре месяца, время для России — пора тепла, солнца, цветов… Казалось, теперь можно было вздохнуть свободнее — все терзания, сомнения и даже слезы, предшествовавшие ее приезду, могли быть забыты. Россия встречала ее гостеприимно и радостно и оказывалась совсем не той заснеженной пустыней, какой она ей виделась в Милане.
На вокзале итальянских артистов встречал вежливый, обходительный человек, хорошо говоривший по-итальянски. Да и все вокруг было ново, необычайно интересно и возбуждало любопытство…
Первое, что поразило Иоле в России, был паром: «какое-то странное сооружение, похожее на мост, на котором толпились люди, стояли телеги, запряженные лошадьми, коровы, какие-то корзины с курами…», как позднее вспоминала она. Когда «мост» неожиданно оттолкнулся от берега и поплыл, Иоле испугалась… Вокруг нее, серебрясь, расстилалась широкая, необъятная Волга, пугавшая и поражавшая своими размерами («У нас в Италии таких рек нет»). Куда ни посмотри, везде был неохватный простор, строгая сдержанность северной природы. А впереди, прямо перед ней, возносились к небу старинные башни нижегородского кремля; блистая золотыми куполами своих православных храмов, взбирался, громоздясь, на гору Нижний Новгород — город, который должен был сыграть такую важную роль в ее судьбе. Молодая девушка, сама того не подозревая, плыла навстречу своей новой родине, новой жизни…
Вторым потрясением стал недостроенный театр, в котором им предстояло выступать. Именно здесь, среди досок и мешков с цементом, бочонков с красками и без конца снующих рабочих, обсуждая со своими товарищами, а не вернуться ли им обратно в Италию, она и увидела в первый раз худого высокого парня — Федора Шаляпина.
Ее память удержала все детали их первой — и такой значимой для обоих — встречи: «Вдруг видим, издали, направляясь к нам, идет высоченный мужчина. Он приветствовал нас, размахивая шляпой, и беспечно и весело улыбался.
Артист Малинин, который встречал нас на вокзале, подвел к нам этого человека. Он был худ, немного нескладен из-за огромного роста, у него были серо-зеленые глаза, светлые волосы и ресницы, его широкие ноздри возбужденно раздувались, а когда улыбался, обнажались крепкие и ровные зубы.
— Федор Шаляпин, — представился он. У него был приятный грудной голос. Малинин объяснил нам, что это молодой бас, которого С. И. Мамонтов пригласил на летний сезон. Нам было очень трудно запомнить его фамилию, и мы стали называть его: „Иль-бассо“»[3].
Удивительно, что эта встреча запомнилась ей. В те далекие годы своей ранней молодости Шаляпин представлял собой весьма своеобразную фигуру. Воспоминания современников рисуют образ законченного провинциала, с простецкими манерами и простонародными выраженьицами типа «понимашь» вместо «понимаешь» и «мил-человек», облаченного в длиннополый зеленый сюртук и похожего больше на деревенского парня или семинариста-бурсака, чем на артиста. Это был еще цельный, нетронутый кусок бесценного мрамора, из которого мастеру Мамонтову только предстояло высечь свое совершенное творение. Единственное, что очаровывало в нем, был голос — глубокий, мягкий, голос певца. И еще — для тех, кто общался с ним в эти годы, — поразительным казалось его тонкое и глубокое понимание русской литературы, русской истории, которое никак не вязалось с его простонародным обликом. Но Иоле этого знать не могла — она смотрела лишь на простую внешность. И все же было в этом странном человеке нечто такое, что царапнуло, задело ее, что заставило обратить на него особое внимание…
