— Успокойтесь, сейчас всё кончится.
Та оттолкнула Марию Александровну.
— За грехи твоего сына Лександра господь бог наказывает всех нас. — Она взглянула злобными бесцветными глазами и, вскинув руки к небу, заголосила ещё громче.
Мария Александровна вздрогнула, сердце её ущемила боль.
— Господи, прости все прегрешения наши! Господи, спаси и помилуй! — слышалось вокруг. В этот хаос людских воплей врывалось дикое ржанье лошадей, они били копытами, готовые разнести сараи, коровы утробно мычали, выли собаки.
Оля стояла рядом с Володей.
— Тебе страшно? — спросил он и обхватил сестру за плечи. Оля дрожала.
— Мне холодно и очень неуютно. Это не похоже на сумерки, не похоже на ночь. Это какой-то мёртвый полусвет. Ты совсем зелёный, как пришелец с другой планеты. Просто прозрачный… Сейчас покажется Солнце! — крикнула Оля, её голос потонул в диких воплях.
Володя неотрывно смотрел на круглое чёрное пятно, из-под которого выбивались протуберанцы, но эти языкастые и щёткообразные пульсирующие огни не освещали, а лишь подчёркивали мёртвый мрак мира.
Володя сомкнул ладони в трубку и прокричал:
— Сейчас появится Солнце! Лунная тень сходит с Солнца!
Оля бегала, поднимала людей с колен.
— Смотрите в стёкла! Наверху справа показался серп Солнца!
Опрокинутый серп увеличивался, наливался светом. Светлело и на Земле. С неба словно кто-то медленно стягивал траурную шаль с юга на север. Облака освобождались от пепла, заголубело небо. Всё ярче разгоралось величественное светило. Лунная чёрная тень, двигаясь справа налево, соскользнула с Солнца, траурная шаль свернулась и нырнула за округлую черту горизонта.
Солнце светило нестерпимо ярко, празднично, победно. Белые облака-одуванчики летели по голубому небу, зазеленели трава и деревья, зазолотились ржаные поля. В небо взметнулись жаворонки и запели приветную песнь Солнцу. Ветер стихал. Потеплело. Зазвенели комары и стали плести в воздухе тонкое замысловатое кружево. Коровы мычали просяще. Весело и привольно прокричал петух, ему ответили хлопотливым кудахтаньем куры.
Люди вставали с колен и смахивали слёзы, уже счастливые слёзы, и словно впервые познавали красоту мира.
— Ослобонилось! Снова светишь! Снова греешь! Слава всевышнему! — слышались радостные возгласы.
И впервые, сбросив с себя так много дней давящую тяжесть, бабы собрались вокруг Марии Александровны. Она стояла прямая, строгая, её тёмные глаза светились печалью и нежностью. И тут только заметили бабы, что из-под наколки на голове Марии Александровны выбиваются волосы, белые, как облака на небе, а ещё в прошлом году они были золотисто-рыжеватые. Женщины молча, лёгким прикосновением, ласковым взглядом старались утешить, приголубить её. Слова были лишние.
Оля обняла за шею брата и прижалась к нему перепачканной сажей щекой.
— Как тебя лунная тень закоптила, — усмехнулся Володя, вытирая ладонью щёки Оли.
— А ты о чём-то всё время думал. О чём? — спросила Оля.
— Думал о том, как люди плохо понимают, что живут во мраке даже при солнечном свете. И где эта сила, которая бы открыла народу солнечный диск свободы? Саша пытался сдвинуть этот чёрный круг десятком людей. А нужна огромная сила, воля миллионов. Земля летит вокруг Солнца с непостижимой скоростью.
— Два с половиной миллиона километров в день, — уточнила Оля.
— А мы так медленно живём на этой стремительной планете. Если мне дано прожить столько, сколько папа, то я уже прожил почти треть жизни и ничего ещё не сделал, — с горечью произнёс Володя. — Ровным счётом ничего. Если бы поспеть за нашей планетой! Всё это, конечно, из области фантастики, но жить надо стремительно, чтобы ни одна минута, ни одна секунда не пропала зря.
— Но чтобы каждая секунда твоей жизни стала даром для народа! Подумай, какая игра слов.
— Нет, Оля, это не игра. Я вполне серьёзно.
Дед Карпей ходил гоголем и спрашивал то одного, то другого мужика:
— Ну как, доволен теперь, что корову не продал? Пригодится на этом свете. То-то!
К Володе подошёл и Яков Феклин, поклонился:
— Спасибо, Володимир Ильич. Ежели понадобится лошадь в Казань или куда ехать, милости просим. Я завсегда готов. Чай, до Казани сорок вёрст…
Женщины, позвякивая вёдрами, шли доить умученных коров. Утки, тяжело переваливаясь с боку на бок, спешили к пруду, где раскрывали атласные белые и золотые венчики кувшинки, табаки в палисадниках смыкали лепестки и до вечера погружались в дрёму.
Мимо Марии Александровны прошла женщина, которая оттолкнула так грубо её руку, и, взглянув виноватыми голубыми глазами, всхлипнула. Ничего не сказала.
— Спасибо тебе, голубушка ты наша, вразумила нас, — привлекла к себе Настасья тонкую хрупкую фигурку Марии Александровны, — Малина поспела, на грибы нынче урожай богатый, ребятишки насобирают, принесут. Только бы ты была здорова.
