Гораздо более опасным оказалось другое. Долгое время я ходил в столовую в «джап-сандалях», как называли наши военные специалисты, уже успевшие побывать во Вьетнаме, сандалии местного производства из резины автопокрышек, оставляющие всю ступню голой. Обувь приятная для ходьбы в африканскую жару, но, как оказалось, не вполне безопасная по ночам.
• Ты что, студент, так и ходишь? – удивился однажды один офицер, который, как и все наши военспецы щеголял в Сомали в белой кримпленовой рубашке с короткими рукавами. – А скорпионы? Не боишься? Цапнет за пятку, и – капут!
Оказалось, что кусты, мимо которых я каждый вечер пробирался на ужин в армейскую столовую, кишмя кишели этими отвратительными тварями. Перепугавшись, я купил высокие американские ботинки из белой парусины, под названием «Сахарашуз», или просто «шузня» на жаргоне наших военспецов.
Помимо военных и славных тружеников тыла, в лице Ивана Ивановича и его заместителя Петра Петровича, в Так-Ваджале иногда появлялись и другие наши соотечественники – рабочие строившегося по соседству, в Бербере под покровом глубокой тайны глубоководного порта. (Кстати, закончилась эта очередная «стройка социализма» тем, что возведенный советскими специалистами порт оказался через несколько лет базой американского флота!).
Приезжали эти славные строители к нам обычно по воскресеньям, когда работал местный рынок. Незабываемое это было зрелище! Представьте себе: огромный пыльный пустырь, залитый палящим африканским солнцем, ряды лавок, заваленные индийской мануфактурой и японской электроникой, столы мясников с грудами кровавых коровьих туш, над которыми роятся тучи громадных черных мух, и толпы совершенно черных женщин, но с правильными, европейским чертами лица, элегантно завернутых в пестрые ткани. Вдруг по рынку проносится волна тревоги, словно приближается ураган. Все оживляются, начинают суетиться. Затем вдали на горизонте, где виднеются синие силуэты далеких гор, появляется туча пыли. Туча приближается, растет и из нее вдруг выскакивает огромный ржавый и заляпанной до самой крыши грязью самосвал родимой марки «КрАЗ».
Самосвал на всех парах подлетает к рынку и из его кузова вываливается галдящая ватага загорелых потных людей, похожих на пиратов. В синих татуировках, тельняшках и пестрых рубашках-апаш с пальмами. Рожи все в пыли, но радостно скалятся, обнажая золотые или металлические коронки. В руках – не сабли и пистолеты, а огромные сумки или парусиновые мешки. Весело галдя, высадившийся из грузовка «десант» рассыпается по рынку. Видели бы их в этот момент суровые «ветераны партии», которые решали в те годы в выездных комиссиях вопросы о поездках за границу! Это были наши «технические специалисты» из Одессы – героические строители глубоководного порта, будущей базы для ВМС США – приехали на рынок в Так-Ваджале, чтобы «чуток отовариться». Купить пару-другую рулонов кружевного гипюра, прозрачных индийских косынок с золотыми нитками, носков из кримплена в модную полоску, шариковых авторучек с раздевающимися до гола девицами, дюжину итальянских плащей «Болонья» и другого ходового тогда в СССР товара. Продав его потом на родине строящегося коммунизма, можно было свободно купить кооперативную квартиру и, вообще, неплохо обеспечить себя и свою семью.
«Красный десант» на африканский рынок – нечто вроде местного анекдота, который, наверное, до сих пор живет в памяти сомалийского народа. Но иногда случались происшествия посерьезнее. Рядом со мной в комнате жил веселый учитель из Москвы по имени Володя, который преподавал наивным сомалийцам в местном колледже физику на английском языке, а в свободное время с увлечением рассказывал им же про успехи строительства в Сомали нового социалистического общества и щедрой помощи братского СССР. Володя был тощ, высок и голенаст. Настоящий американец, как две капли воды похожий тех, что болтались в те времена повсюду по Сомали, называя себя сотрудниками международного «Корпуса мира», «Пискроп», как окрестили их сомалийцы, пребывавшие, конечно, в абсолютной уверенности, что все эти янки – шпионы. Кстати, не без основания. Вот это сходство Володи с «пискроповцами» и сыграло с ним злую шутку. Однажды в нашу столовую прибежал взволнованный офицер.
• Идите скорее, – обратился он старшему группы, – там Володю сомалийцы расстреливают!
Оказалось, что когда голенастый учитель Володя спешил после лекций в колледже домой, то на пустыре его остановил бдительный сомалийский патруль.
• Сук, варья! Американ басас? («Стой, мужик! Ты – американский шпион?»), – сурово поинтересовался патруль. Володя снисходительно улыбнулся и стал объяснять, что он – никакой не шпион, а учитель из Москвы и преподает физику сомалийским детям. Однако на свою беду объяснял он это сомалийцам в красивых военных фуражках на английском языке.
«Ага! – смекнули сообразительные военные. – Раз говорит по-английски, то значит, точно, этот парень и в самом деле – «американ басас»!»
После чего, не долго думая, Володю схватили, прикрутили тут же к какому-то столбу колючей проволокой, передернули затворы автоматов «Калашникова» и собрались расстрелять на месте, как опасного американского шпиона. К счастью, мимо направлялся в столовую наш «военный специалист», которого солдаты патруля знали в лицо, и ему удалось в самый последний момент остановить неминуемую казнь.
Володя после этого случая как-то сразу загрустил, перестал с прежним энтузиазмом рассказывать своим чернокожим ученикам про успехи в строительстве социализма «в отдельно взятой Сомали» и скоро вообще вернулся в Москву.
Впрочем, я слишком отвлекся на африканские воспоминания. На отделении истории Ирана Восточного факультета ЛГУ мы учили сразу четыре иностранных языка. Первым был, разумеется, персидский, второй – арабский, третий – английский, а со второго курса нам добавили еще и афганский. Знать афганский в те годы! Буквально накануне введения нашего «ограниченного контингента» в Афганистан и начала долгой и кровопролитной войны. А военно-учетная специальность на военной кафедре у меня была такая, что если бы я оказался в «Афгане», то сразу бы попал туда, откуда мало кто вернулся живым. Но, видно, не судьба была…
