Содержание заимствовано у Эзопа и у предшественника Лафонтена веселого французского поэта Клемана Маро (1497–1544). Кроме Крылова, басню перевел на русский язык Сумароков ("Лев и Мышь").
Однажды Голубь молодой
В полуденный палящий зной
Слетел к ручью воды напиться;
Но только что успел он наклониться,
Как видит, Муравей,
Сорвавшись с стебелька, что над водой качался,
Упал в ручей.
Бедняжка на воде из сил уж выбивался;
Он тут бы и погиб, но добрый Голубок
Ему в лихой беде помог:
Сорвав побег травы, он плотик безопасный
Устроил Муравью, и спасся так несчастный.
Минуты не прошло, как вдруг на бережке
С ружьем босой бродяга появился,
Увидел Голубя, добычею прельстился
И уж возмнил ее в своем мешке.
Но Муравей тут вмиг на выручку явился:
Бродягу он всей пастью в пятку укусил;
Тот вскрикнул и ружье от боли опустил;
А Голубь, увидав опасного соседа,
Взлетел — и наш стрелок остался без обеда.
Басня заимствована у Эзопа. Лафонтен соединил ее с предыдущей, поставив над ними оба заглавия и связав стихом: "А вот другой пример, взятый из жизни животных поменьше" (L'autre exemple est tiré d'animaux plus petits).
Упал на дно колодца Астролог.
И многие над ним глумились, со словами:
— Глупец, ты у себя не видел под ногами,
Так что ж над головой ты в небе видеть мог?
В подобном приключенье
Для множества людей таится поученье.
Меж ними мало есть таких,
Которые бы зачастую
В сердцах не тешились своих
И не лелеяли о том мечту пустую,
Что смертному, чей взор духовный слеп,
Открыта книга вечная судеб.
Но что ж иное книга эта,
Гомером и его ближайшими воспета,
Когда не то, что Случай или Рок
Звалося в древности, у нас же — Провиденье?
А Случая возможно ль изученье?
И если б кто-нибудь его предвидеть мог,
Судьбою, Роком, Случаем едва ли
Его бы в мире называли;
А что касается святых путей Того,
Кто без намеренья не создал ничего,
Кто может видеть их и в них читать, помимо
Владыки Самого,
Чья воля высшая для нас непостижима?
Ужели на челе сияющих светил
Рукой Божественной все то Он начертил,
Что тьма времен окутала покровом?
И что за польза нам была бы в знанье новом?
Дать пищу для умов служителей наук?
Искать спасения от неизбежных мук?
Но даже счастие предвиденное — сладость
Утратило б свою, и превратилась радость
В унынье прежде, чем вкусили б мы ее.
К такому знанию стремленье
Ошибка, нет, скорее — преступленье.
Свершает рой светил движение свое,
И солнце каждый день восходит над землею,
Сменяя тьму с ночною мглою;
Но заключение из этого одно
Выводим мы — такого рода:
Светить и согревать светило дня должно,
И править сменою времен различных года,
Оказывать влиянье на тела,
И жизнь давать посевам без числа.
В порядке стройном во вселенной
Все чередой проходит неизменной.
Что в этом общего с изменчивой судьбой?
Вы, составлявшие обманно гороскопы!
Покиньте двор правителей Европы,
Да и алхимиков возьмите всех с собой…
Не больше веры вам, чем этим шарлатанам!
Но негодуя пред обманом,
Отвлекся в сторону, отчасти без нужды,
От астролога я, хлебнувшего воды.
Является живым примером
Он тех, которые, гонясь вослед химерам,
Не видят пред собой действительной беды.
Заимствована у Эзопа. Вольтер осуждал смысл этой басни, видя в ней осмеяние науки. "Лучший из астрономов мог бы упасть в колодец, не будучи глупцом", — замечает он. Защитники Лафонтена возражают, что Лафонтен осмеивает астрологов, а не астрономов. Некоторое отдаленное сходство с этой басней имеет басня Хемницера "Метафизик".
Раз Заяц размышлял в укромном уголке
(В укромных уголках нет лучше развлеченья);
Томился Зайчик наш в тоске
Печальны и робки все зайцы от рожденья.
"Ах, — думал он, — кто так пуглив, как я,
Тому на свете нет житья!
Спокойно не проглотишь и кусочка,
Ничто не радует, беды отвсюду ждешь,
Трясешься день, без сна проходит ночка,
И так весь век живешь…
— Зачем же, — скажут, — ты так мечешься тревожно?
Да разве страх осилить можно?
Кто что ни говори, а я уверен в том,
Что даже людям он знаком".
Так Заяц размышлял, но размышлял с оглядкой.
Опасность чуял он со всех сторон;
Чуть листик шелохнет, чуть тень мелькнет, — и он
Уж трясся лихорадкой…
Вдруг наш зверек,
Среди своих печальных размышлений,
Услышал легкий шум… Без долгих рассуждений,
Что было мочи, он пустился наутек.
Не чуя ног, бежит — и добежал до пруда.
Что ж видит он? О чудо!..
Лягушки от него к воде скорей бегут,
Лягушек дрожь берет, Лягушки скачут в пруд.
"О-го! — промолвил он, — как пригляжуся,
Так в этой стороне
Таким же, как другие мне,
И сам я кой-кому кажуся.
Должно быть, я не так уж плох,
Коль мог произвести такой переполох.
Как! я один сумел повергнуть их в смятенье!
Им чудится во мне
Призыв к войне!"
Да, для меня теперь уж нет сомненья:
Как ты ни будь труслив, найдется, наконец,
Тот, перед кем и ты окажешься храбрец".
Содержание заимствовано у Эзопа. На русский язык басня переведена Сумароковым.
На ветке дерева сидел, как часовой,
Петух лукавый лет почтенных.
И молвила Лиса, смягчая голос свой:
"Брат! Из источников я знаю несомненных:
Мир заключен меж нами навсегда.
Тебе об этом объявляю
И от души
Тебя обнять на радостях желаю.
Не медли и ко мне спуститься поспеши.
Сегодня каждый миг мне дорог:
Ведь сделать я должна миль сорок.
Итак, боязнь отныне отложи,
Свершай свои обычные занятья;
Тебе и всем твоим поможем мы, как братья.
В честь мира мы зажжем сегодня же огни.
Приди скорей в мои объятья!"
"Сестра, — сказал Петух, — ты не могла принесть
Мне лучшую, желаннейшую весть,
И от тебя сугубо
Ее мне слышать любо.
Но вот борзых я вижу двух,
Они во весь несутся дух,
Их верно шлют о мире к нам гонцами;
Я с дерева сойду сейчас же к ним,
И вчетвером союз объятьем закрепим".
"Нет, озабочена я дальними концами,
Лиса промолвила, — мне нынче недосуг:
В другой раз мы порадуемся, друг".
Так, в хитрости своей дав маху,
Во весь опор Лиса пустилась в путь.
Петух же про себя ее смеялся страху:
Обманщика вдвойне приятно обмануть.
Содержание заимствовано у Эзопа.
Орел
Из-под небес на стадо налетел
И выхватил ягненка,
А Ворон молодой вблизи на то смотрел.
Взманило это Вороненка,
Да только думает он так: "Уж брать, так брать,
А то и когти что марать!
Бывают и орлы, как видно, плоховаты.
Ну, только ль в стаде что ягняты?
Вот я как захочу
Да налечу,
Так царский подлинно кусочек подхвачу!"
Тут Ворон поднялся над стадом,
Окинул стадо жадным взглядом:
Из множества ягнят, баранов и овец
Высматривал, сличал и выбрал, наконец,
Барана, да какого?
Прежирного, прематерого,
Который доброму б и волку был в подъем.
Изладясь, на него спустился
И в шерсть ему, что силы есть, вцепился.
Тогда-то он узнал, что добычь не по нем.
Что хуже и всего, так на баране том
Тулуп такой был прекосматый,
Густой, всклокоченный, хохлатый,
Что из него когтей не вытеребил вон
Затейник наш крылатый
И кончил подвиг тем, что сам попал в полон.
С барана пастухи его чинненько сняли;
А чтобы он не мог летать,
Ему все крылья окарнали
И детям отдали играть.
Нередко у людей то ж самое бывает,
Коль мелкий плут
Большому плуту подражает:
Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют.
Басни Эзопа, давшие содержание этой басне Лафонтена, были напечатаны в издании "Эзоповых басен" итальянского живописца Вердизотти (1525–1600), со 110 гравюрами с его рисунков. Кроме Крылова, на русский язык басню переводили Сумароков и Хвостов.
Павлин Юноне говорил:
"Меня Юпитер одарил
Противным голосом… В природе
Он самый худший в птичьем роде…
Уж я не то, что соловей!
Простая птица, — а ведь пенье
Его приводит в восхищенье
Весной всех тварей и людей!"
Юнона в гневе отвечала:
"О злой завистник! перестань!
Тебе ль завидовать пристало
И возносить на небо брань?
Не ты ли носишь ожерелье
С роскошной радугой цветов,
Что так похоже на изделье
Из ловко собранных шелков?
Ты только плачешь, забывая
О том, что твой уж хвост один
Похож, каменьями играя,
На ювелирный магазин!
Скажи-ка мне, какая птица
С тобой сумела бы сравниться
Такою массою чудес?
Нет совершенства в группе птичьей,
Но каждой птице дан удел,
Особый признак и отличье:
Орел отважен, горд и смел,
А сокол легкостью гордится,
Ворона — вестник всяких бед,
А ворон нам открыть стремится
Глубокий мрак грядущих лет;
И все довольны… Не мешало б,
Друг, и тебе, забыв мечты,
Не приносить мне больше жалоб,
Чтоб не лишиться красоты,
Которой мной отмечен ты!
Заимствована у Федра.
Был в старину такой дурак,
Что в Кошку по уши влюбился;
Не мог он жить без ней никак:
С ней вместе ночью спать ложился,
С одной тарелки с нею ел,
И, наконец, на ней жениться захотел.
Он стал Юпитеру молиться с теплой верой,
Чтоб Кошку для него в девицу превратил.
Юпитер внял мольбе и чудо сотворил:
Девицу красную из Машки-Кошки серой!
Чудак от радости чуть не сошел с ума:
Ласкает милую, целует, обнимает,
Как куклу наряжает.
Без памяти невеста и сама,
Охотно руку дать и сердце обещает.
Жених не стар, пригож, богат еще притом,
Какая разница с котом!
Скорей к венцу. И вот они уж обвенчались;
Все гости разошлись, они одни остались.
Супруг супругу раздевал,
То пальчики у ней, то шейку целовал;
Она сама его, краснея, целовала…
Вдруг вырвалась и побежала…
Куда же? — Под кровать: увидела там мышь.
Природной склонности ничем не истребишь.
