— Задумывался, — кивнул Эйрих. — На днях переселюсь в бражный дом.
Кормёжка там похуже, чем в доме родителей, потому что готовят на большое количество мужей, но жить там можно и это позволит избежать неудобных вопросов.
— Если неудобно, то можешь пожить у нас ещё! — почему-то спохватилась Тиудигото.
— Нет, давно надо было, — покачал головой Эйрих. — Как тронемся в путь, это будет неважно.
Почему-то у него была уверенность, что сенаторы примут верное решение. На стороне воззваний Эйриха стояла аристотелевская логика, а против стоит лишь трусливое нежелание что-то менять. Эйрих говорит об угрозе от гуннов, а старики не хотят поднимать свои дряхлые задницы и двигаться дальше на запад.
Дополнительным козырем Эйриха был отец Григорий, который поддерживает идею переселения в Италию, а также его паства, которая многочисленна, если считать по всем деревням. Священников у готов много, они признают быстрый взлёт отца Григория, но иерархия санов ещё не до конца определилась. Впрочем, на новом месте надо будет построить хорошую церковь, ответственным за которую назначить отца Григория, чтобы никто не усомнился, что в духовной среде главный именно он.
«Ведь это так у римлян работает?» — попытался припомнить Эйрих, запивая мясо разбавленным вином. — «У кого больше церковь, тот и важнее?»
Альвомир глотал мясо почти не пережёвывая, стремясь съесть всё, что ему положили здесь и сейчас. Еда — это главная его радость, которой Эйрих, по возможности, потакал. Всё-таки, он жалел этого гиганта, обделённого умом…
«Вопросы с верой надо решить», — вдруг подумал Эйрих. — «Отец Григорий, как наиболее лояльный человек веры, будет назначен главным, как Папа у римлян, а остальные в соответствующей иерархии, но с этим они пусть сами разбираются. Надо будет написать доклад и выставить его на обсуждение в Сенате. Старики опять подерутся, потому что там половина выросла во язычестве, а не при Христе…»
Надо было что-то делать с насилием в Сенате, где почтенные старцы дерутся словно дети. У Эйриха было мало надежды на повестку следующего заседания, но, со временем, проблема должна решиться.
«Ведь древние римляне были не менее суровы, чем готы», — подумал Эйрих. — «Хотя кто сказал, что они не дрались на заседаниях?»
С другой стороны, каждый старик в Сенате считает, что влияет на судьбу всего готского племени, и это действительно так, на самом деле, поэтому неудивительно, что каждый сенатор борется, используя все доступные аргументы.
Эйрих не знал, как решать эту проблему. Опыт прошлого в этом нисколько не помогал, потому что монголы, собираясь на курултаи,[4] вели себя сдержанно, потому что курултай — это знаковое событие, случающееся в особых случаях, с сотнями уважаемых людей вокруг. А готские старейшины друг друга, в большинстве своём, не уважают, у них старые счёты, старые обиды и оскорбления, а ещё заседания Сената происходят на регулярной основе, потому что готам сильно не хватает законов. Законов, можно сказать, нет.
«Я уже вошёл в историю тем, что с моей подачи принимаются первые письменные законы остготов», — подумал Эйрих. — «Но я обязательно сделаю больше».
— Ты чего такой задумчивый? — спросила Тиудигото, докладывая ему дополнительные куски мяса.
— Думаю о Сенате, мать, — ответил Эйрих.
— Ох уж эти старики… — вздохнула она. — Слухи ходят…
— Что люди говорят? — заинтересовался Эйрих.
— Говорят, что старики нашли себе новое развлечение — послушают твои слова или Зевты, а затем драку устраивают, — ответила Тиудигото. — Не к добру это.
— Вот об этом и думаю, — Эйрих увидел пустую тарелку Альвомира и выделил ему три куска мяса из своей.
Здоровяк заулыбался и благодарно похлопал Эйриха по плечу. Капли жира замазали недешёвую красную тунику, но Эйриху было плевать, потому что у него туник будет много, а Альвомир один и ценность его сложно переоценить.
— Знаешь, что скажу? — заговорила Тиудигото. — Надо тебе пристыдить стариков. Какой пример они дают молодым? Уважение к сединам у готов в крови, но как можно уважать седых детей?
— Обдумаю это, — пообещал Эйрих. — Что ещё люди говорят о Сенате?
— Ещё говорят, что не видно никаких результатов, — сказала Тиудигото. — Старики сидят, ругаются, дерутся, а вот если бы был один рейкс, то…
— Рейкса у нас не будет, — прервал её Эйрих. — А сделали мы уже много. Что-то ещё говорят?
— Сам дальше выясняй, — усмехнулась мать. — Я своё уже сказала.
Править в отрыве от простых людей — это путь к смерти. Надо знать, о чём люди говорят, знать, что их беспокоит и гложет, какие нужды они испытывают, потом надо помогать им, развеивать беспокойства и удовлетворять нужды, а там и народная любовь прибавиться, а с нею станет крепче власть. Темучжин жил достаточно долго, чтобы это понимать.
«Если меня будет любить народ, то я всегда могу рассчитывать на должность претора», — подумал Эйрих. — «А то и консула, чем Эрлик[5] не шутит?»
— Идём, Альвомир, — произнёс Эйрих, когда мясо закончилось. — Надо к кузнецу, справиться о нашем заказе, а потом будем переселяться в бражный дом.
— Брага… — мечтательно произнёс Альвомир.
— Нет, тебя нельзя, ты и сам знаешь, — покачал головой Эйрих. — Мясо — сколько хочешь, медовые лепёшки — тоже сколько хочешь, но брага — нет.
— Да, брага — нет, — с неохотой согласился Альвомир.
— То-то же, — улыбнулся Эйрих. — Идём, у нас много дел.
Бражный дом сейчас выглядел необычно. Большая его часть выглядела как всегда, то есть столы, воины, еда и брага, а меньшая часть пустовала. И в этой пустующей части, огороженной плетёными ширмами, находились сейчас Эйрих и Виссарион.
— Вот здесь будете заседать, — указал Эйрих на круглый стол в углу. — Пока так, а потом посмотрим.
— Но что я буду делать? — недоуменно спросил Виссарион.
— Читать письма, — ответил Эйрих, положив на стол кипу пергаментов. — Вот сообщения от визиготского вельможи, прослышавшего о том, что у братьев по крови произошли какие-то заметные изменения в политике.
— И я должен… — начал раб.
— Ты должен будешь, вместе со своей женой и Татием, формировать мой личный табуларий,[6] — усмехнулся Эйрих. — О пергаментах не переживай, всё будет, но документы должны быть в трёх доподлинных копиях, а не в списках.[7]
— Если беспокоишься о сохранности, господин, то храни эти копии в трёх разных местах, — посоветовал Виссарион.
— И за это тоже отвечаешь ты, — кивнул Эйрих. — У меня в табуларии должно быть не хуже, чем у Гая Юлия Цезаря.
— Будет, господин, — заверил его Виссарион.
Эйрих, с недавних пор, живёт в бражном доме, до той поры, пока не пожелает построить свой дом, но спешить с этим он не будет. Если старики в Сенате не будут мешать голосованию драками и руганью, то принципиальное решение о великом походе в Италию будет принято и ни о каком жилье здесь не может идти и речи.
— Ещё кое-что, — вспомнил Эйрих. — До вечера обойди всех воинов, изъявивших желание вступить в мою дружину — скажи, чтобы с утра собрались перед моим домом — будем выбирать лучших.
— Слушаюсь, господин, — кивнул Виссарион.
— Ещё раз проверь склады — отчитайся мне, сколько осталось броней, оружия, конских сбруй, — продолжил Эйрих. — Скоро я поеду кое-куда, поэтому следует ожидать пополнения наших запасов.
— Куда едешь, господин? — поинтересовался раб.
— В Константинополь, — ответил Эйрих. — Но это сильно зависит от того, как сложатся дела в Сенате. Если великий поход будет отложен на неопределённое время, то выехать не удастся, а вот если он станет решённым делом, то отправимся по первой возможности.
