— Частично, — согласилась Мэй.
— Полностью. Типографию закрывают, потому что открывают шлюзы в дамбе, чтобы не дать реке пересохнуть и не погубить рыбу. Тебе нравится эта часть?
— Почему нет, если у них так принято? — ответила Мэй.
— Пожалуй. — Дортмундер нахмурился. — Это сельская местность, а я не знаю, что представляется разумным в сельской местности. И это меня смущает. Куэрк говорит, теперь в городе чувствует себя не в своей тарелке, а мне, знаете ли, всегда была не по нутру сельская местность. Почему они не могут напечатать все эти сиапы в каком-нибудь Бруклине?
— Видишь ли, в городе не так много речушек, где плавают рыбки.
— Да, наверное, дело в этом, — вздохнул Дортмундер. — Я только надеюсь, что не окажусь одной из них.
Направляясь к мини-вэну кузена Клода, Куэрк жалел, что не может позвонить прямо сейчас, доложить о достигнутых результатах. Но шел уже шестой час, поэтому «Семь лиг» закрылись, а позвонить ей домой он разрешения не получил, даже если бы она и успела так быстро добраться до дома. Что ж, он увидится с ней утром, приехав в Сикамор, тогда все и расскажет.
А рассказать он собирался о том, что все сложилось. Да, сложилось. Этим двум парням хватало ума и ловкости рук, чтобы реализовать намеченный план, но определенно недоставало ни первого, ни второго для того, чтобы потом стать источником неприятностей. Так что он питал к ним самые теплые чувства.
Шагая в одиночестве, Куэрк держал руки в карманах, несмотря на жаркий август. Иначе они так бы тряслись, что могли оторваться пальцы. Что ж, когда все закончится, когда они будут в безопасности и богаты, он не будет дрожать как осиновый лист. И если поднимет стакан вина, то не расплещет ни капли.
Покинув квартиру Дортмундера на Восточной Девятнадцатой улице и держа путь к тому месту в Уэст-Виллидже, где он оставил мини-вэн кузена, Куэрк не мог не попасть на Западную Четырнадцатую улицу, превращенную в огромный базар. Примыкающие друг к другу магазины с огромными вывесками продавали вроде бы никому не нужные товары, но дешево. Покупатели, с детьми и без, курсировали из павильона в павильон, нагруженные множеством пакетов, и после визита в очередной магазин количество этих пакетов увеличивалось.
Особое внимание Куэрка привлекли охранники, дежурившие перед каждым магазином. Одетые не в форму, а в обычные джинсы и футболки, мускулистые, с суровыми лицами, они или стояли между витриной и тротуаром, или сидели на низкой стремянке и ничего не делали, кроме как смотрели на свой магазин. Обычно сложив руки на груди, подчеркивая тем самым внушительные размеры бицепсов, и в их взглядах читалась готовность разорвать мелкого воришку на куски.
Проходя мимо охранников, Куэрк сожалел о том, что у него руки в карманах, — охранникам такое могло показаться подозрительным, особенно жарким августовским днем, но он отдавал себе отчет в том, что трясущиеся руки только усилят их подозрительность.
Наконец он покинул Четырнадцатую улицу и оказался на Двенадцатой, которая больше подходила для пеших прогулок, потому что на ней располагались поддерживаемые в идеальном состоянии жилые дома девятнадцатого столетия, чередующиеся с более поздними, а потому больших размеров зданиями. И пешеходы на Двенадцатой улице пугали его меньше. Главным образом, жители этих домов да люди, имеющие какое-то отношение к Новой школе социальных исследований. Никто из них не напоминал Куэрку убийц-маньяков, которых на Четырнадцатой улице он видел чуть ли не на каждом шагу.
Когда Гринич-Виллидж становится Уэст-Виллиджем, решетка улиц, привычная для Манхэттена, чудесным образом ломается. Номера начинают смешиваться с именами или фамилиями: Джейн-стрит, Перри-стрит, Гораций-стрит… Да и сами номерные улицы ведут себя как-то странно. Вроде бы нельзя ожидать, что Западная Четвертая пересечет Западную Десятую, но она пересекает… перед тем как пересечь Западную Одиннадцатую.
