Другая голова, та самая, что сейчас с ужасающей скоростью поглощала сырое мясо, закусывая хлебцем, выглядела, наоборот, на редкость жизнерадостно и хорошо. С тех пор как я вынес ее из ванны и положил в пластмассовый тазик (другой подходящей тары в квартире не нашлось), прошло уже минут пятнадцать, но Пал Палыч ничего путного не сказал, только потребовал купить ему мяса, да время от времени выдавал колкие шутки на тему нашей с Мусорщиком изобретательности.
Когда мясо исчезло внутри головы, непонятно только куда провалившись, Пал Палыч бодро отрыгнул и спросил:
— Ну, чего же вы ждете? Я не понимаю! Задавайте свои поганенькие вопросики, а я, так уж и быть, соизволю на них ответить. Только чтоб никаких «Как же вы с женщинами?» или «А куда подевалось мясо, у вас же желудка нет?!». Куда девалось, туда и девалось! Ясно всем?!
— Мгм, — ответил Сева, посасывая порезанный палец.
— Да, — ответил я. — Вы кто?
— Вот до чего же вы, люди, необразованные! Разве так плохо видно, что я Павел Павлович Чуваров? Ну, вернее, часть Павла Павловича, причем одна из самых лучших его частей! Еще занятная была левая нога без одного пальца — уж куда подевался, неизвестно, — а еще этот, как его?., мгм… да ну вы поняли, о чем я, верно? Далее спрашивайте! И учтите, балбесы, что это я, только пока сыт, так хорошо отношусь к людям, а вот когда голоден, тогда — о-го-го! Я знаете, как зол бываю?! Сейчас бы мне тело, стукнул бы башмаком по столу, а то и не по столу, а по чьему-нибудь наглому рыжему лицу! Вот так прям!
— Попрошу не оскорблять! — прошептал Сева.
— Это я так, фигурально выражаюсь!
— Тогда у меня такой вопрос — кто вы есть на самом деле?
— Я есть Сарь, — голова важно надула щеки, — по паспорту Сарь Сысоевич Кроффе! Во как!
— Сарь, простите, кто? — переспросил Сева, потянувшись было за голубым карандашом, одиноко торчавшим в солонке.
— Сысоевич! И никаких записей чтоб!
Рука Севы дрогнула, и он быстро спрятал ее под стол.
— С детства не люблю репортеров, — пожаловался Сарь, — вечно что-то конспектируют, пишут, заметочки всякие на полях и колбасных вырезках… Был такой один. Шестиногий, дай бог памяти, Глюг. Сам немой, а мычал-то как!! И все записывал вечно. Я ему: «Привет!» — он мне на листке выводит: «Привет». Я ему: «Как жизнь, синепузый?» — а он мне в ответ то же самое… Осерчал я, в общем, тогда малость…порвал ему перепонки на пальцах… мда… Так о чем вы?
— Мы вот о чем, — сказал я, — Хотелось бы узнать, откуда вы взялись?
Сарь громко отрыгнул, пробормотал какие-то несущественные извинения.
— Что значит — откуда? Прилетел, откуда же еще? Фантастику, что ли, никогда не читали? Ну, вы, право, совсем неграмотные люди! Это только Коцик-И-Моцик здесь родился, да и то случайно, а остальные все как есть прилетели. Я, к примеру, почти тридцать лет назад. Из родного Палюпа прямиком в квартиру, в тапочки и халат домашний… С тех пор и проживаю здесь, опыта набираюсь, свой распространяю. В общем, чем богаты…
— А шпионство? — ввернул Сева, коварно сверкнув глазом.
Сарь стойко перенес долгое и молчаливое смотрение глаза в глаза, а затем столь же невинно, как овечка, щиплющая в чужом огороде листья капусты, спросил:
— Какое шпионство?
— То самое! — сказал Сева, — Я в книгах читал! Прилетаете, знач-чит, к нам. Смотрите, какое у нас самое слабое место, или какой секретный объект сфотографируете, а затем — бац — и бомбу на него сбросите. Знаю я все эти штучки!
— Ну, положим, я и так знаю, какое самое слабое у тебя место, — ответила голова, — а насчет секретных объектов лучше бы ты честных инопланетян не смешил, право. Ну какие, скажи, у вас в городе секретные объекты? Так, баловство одно. Заводик был, помню, по производству спирта, еще в горбачевские времена, так его и без нас прикрыли. Водка жутко этилом воняла, на том и прогорели.
— И ты хочешь сказать, что прилетел на Землю просто так? Пожить?
— Честно? — донеслось из тазика.
— Честно, — сказал я.
— Тогда я буду называть вас марципанами.
— Какими это еще марципанами? — удивился Сева.
— Обычными, — ответил Сарь. — Я мог бы назвать вас, ну, скажем, балбесы… или, лучше, карабистрофы, но мне кажется, что вам это понравится меньше, чем марципаны. Они все же съедобные. А карабистроф что? Так, одни кожа да кости, а вместо крови у него желудочный сок течет, а вместо мозгов…
— Врезать бы тебе половником. — Я сел за стол и принялся разливать по кружкам уже давно закипевший чай.
— Так вы оба ничего не узнаете, марципаны! — Сысоич потянул носом. — У тебя там в чайнике чай или ослиная моча с излишками сахара?
— Сам и пробуй, — буркнул я. Заварку я заварил два дня назад. Цвет у чая действительно походил на что угодно, но не на первоначальный свой цвет.
Не так я представлял себе инопланетян.
— Хорошо, марципаны. — Сарь бодро двинул бровью. — После мяса мне уже не так обидно за потерянное тело, посему рассказываю все как есть. В одной далекой-далекой галактике… — Сарь сделал таинственную паузу, выпучив один глаза и выпятив нижнюю губу. — Страшно?
— Нет, — сказал Сева, шумно опустошая кружку и закусывая чипсами.
— Ну так и вот, значит, — продолжил Сарь, — Планета моя находится отсюда почти в месяце полета на стандартном космическом разведботе класса «Медуза». Чтобы добраться до Земли, нужно миновать шестнадцать постов таможни, сделать две пересадки и провести ночь на Аботайском материке. Там, кстати, у меня нагло украли все восемнадцать пар трусов с резинками.
