Прежде чем улечься спать, мы какое-то время прогуливались по комнате босые и в одних рубахах. Пользуясь этим, оголодавшие маленькие твари нападали на нас. Тогда мы начинали очищать себя от них. При этом я находил на себе каждый раз 4–5 блох, а мой друг 30–40! Блохи явно оказывали ему предпочтение. Не иначе как он им казался более соблазнительным. Зато неприятностей ему эта напасть причиняла гораздо меньше, чем мне: у меня каждый укус блохи вызывал дикий, невыносимый зуд. Видимо, кожные покровы разных людей по-разному реагируют на блошиный укус. Это справедливо и для укусов других насекомых.
Количество слюны, вводимое блохой в место укуса, настолько ничтожно, что даже трудно себе представить: не больше четырех стотысячных кубического миллиметра! Чтобы собрать массу, равную обычной капельке воды, свыше полутора миллиона блох должны внести свою порцию. Отсюда можно заключить, какова сила этого яда, раз одной его капли довольно, чтоб заставить чесаться всех обитателей, к примеру, такого города, как Гамбург. Надо только поровну распределить между всеми жителями эту каплю и каждому из 1,8 миллиона гамбуржцев впрыснуть причитающуюся ему долю. Но вот беда! У нас, как это ни печально, нет пока микроинструмента, подобного хоботку блохи.
Если крошечному мучителю ничто не мешает сосать добычу, то он и не торопится. Бывает, насекомое, не сдвигаясь с места, насыщается несколько часов подряд. Но чаще его сгоняют, так как укус вызывает раздражение кожи, и блохе приходится менять позицию, чтоб возобновить то же занятие где-нибудь в другом месте.
Итак, пиршество блохи, когда оно проходит для нее благополучно, может быть весьма продолжительным, но она способна, если нет подходящей жертвы, и долго поститься. В необитаемых помещениях блохи живут по нескольку месяцев, хотя никакой пищи здесь для себя не находят. Там же, где пищи достаточно, насекомое может жить и год-полтора, если до того не погибнет преждевременно от какого-нибудь несчастного случая.
Прежде чем начать откладывать яйца, самка должна встретиться с самцом. Но если вдуматься, не так просто встретиться парочке блох на полу в комнате, или в оперении птицы, или в собачьей шубе. Конечно, здесь играет роль обоняние, но, когда насекомые находятся далеко друг от друга, одного обоняния мало, оно их не выручит. Видимо, блоха дает о себе знать совершенно особым способом. При основании задней пары ножек у нее рядами тянутся гребни маленьких шипов, которые в этом случае и действуют. Двигаясь, конечности задевают лежащие рядом тонкие зазубрины на брюшке и производят при этом звук, словно пальцы, касающиеся струн арфы.
Зоологам известны такие же органы — устройства для стридуляции у сверчков, кузнечиков и других насекомых. Но их звучание вполне отчетливо слышно даже человеку, тогда как у блохи музыкальное приспособление настолько миниатюрно по размеру, а звук, порождаемый им, так тих и, вероятно, так высок, что требуется именно блошиное ухо, чтоб его услышать.
Где же расположены уши этого создания? Наука до сих пор не имеет ответа на этот вопрос. Никому еще не удалось записать и блошиную песню. Однако голос у них есть, на этот счет зоологи не сомневаются. Но вообразите себе органы слуха, способные воспринимать разноголосый концерт блох, льющийся из глубины меховой шкуры собаки или волка, концерт, напоминающий хор сверчков или кобылок, которых мы слышим на лужайке!
Наступил торжественный день, когда мне предстояло сдать практические испытания, дающие право сесть за руль машины. Я со своим преподавателем без опоздания явился к дому, где проживает инспектор, и тот с карандашом и бумагой в руке занял в машине заднее сиденье, чтобы вести учет всем моим промахам. Нельзя сказать, что это меня воодушевило! Но куда денешься? Пришлось мириться! А тут, как назло, зажигание отказало. А с чего бы ему, собственно, действовать, если я забыл повернуть ключ?
Это и вызвало первое замечание с заднего сиденья…
Затем уже без особых происшествий мы проехали несколько кварталов. И вдруг я снова слышу голос инспектора:
— Господин профессор, а верно ли говорят, что блохи вымирают?
Признаться, я никак не ожидал, что услышу подобный вопрос от моего экзаменатора, хотя ответить на него мне было легче, чем на любой другой, касающийся автомашины. Я поспешил завести беседу о блохах и говорил с таким жаром и увлечением, что у инспектора, если бы он и захотел, не было никакой возможности направить ход беседы, как это полагалось, на оценку моих водительских талантов.
