Я и эпик,
Я и лирик,
А могу и на трубе.
Каждый вечер панегирик
Сочиняю сам себе.
Каждый вечер говорю:
«Я тебе, Василий,
Сочиню и подарю
Стих еще красивей».
И когда
Скажу вот так-то
И пишу, себя пьяня,
Появляется редактор,
Отрезвляющий меня.
По мере славы
И по мере дней
Все больше у меня
Учителей.
Все знатоки,
И все чему-то учат
В одной надежде,
Что меня улучшат.
Один из них
Почти что приказал,
Чтоб не скудел мой стих
Строкою жгучей:
— Режь правду-матку
Недругу в глаза!
А сам свои отвел
На всякий случай.
Другой взывал
К таланту моему,
Слезой молил,
Чтоб нежным оставался.
— Да не хочу! —
Ответил я ему.
Он завздыхал:
— Так-так, уже зазнался!..
Вот и боюсь
Послушаться оплошно.
Учиться б рад,
Заучиваться тошно.
Ты уверяешь,
Что родились мы
Смягчать сердца
И просветлять умы?
Пожалуй что
Оно бы так и было,
Когда б живому
Вольно жить и цвесть,
Когда бы в жилах
Наша кровь не стыла
Ото всего того,
Что в мире есть.
Светлить умы
Жестокости тупой?
Смягчать сердца
Идущих на разбой?
Светлить!
Смягчить!
Прекрасен твой порыв,
Но я признал
Смягченье не любое.
И сталь смягчают,
Прежде закалив,
Чтоб не ломалась та
Во время боя!
Мне б,
Не горбясь под ношею,
Надо с прежней охотой
Сделать что-то хорошее,
Сделать доброе что-то.
Мне б
Взрастить, что насеяно,
Ну хотя бы до всхода,
И уйти, как Есенину,
Под защиту народа.
Секунда — миг, а все же
И в ней дано меняться.
Минуты непохожи,
Как отпечатки пальцев.
Но век людей не тешит
Разборчивостью тонкой.
Он дни и судьбы чешет
Под общую гребенку.
Мне библия
Романа не святей,
Но, знающему счет
Добру и худу,
Обидно все же
Видеть средь людей
Защитников
Предателя Иуды,
Забыв и стыд,
И правый суд времен,
Мне говорит
Его адвокатура,
Что будто вовсе
Не предатель он
И не подлец…
А сложная натура!
Тем, жалким,
Что не нам поют,
Тем, что с врагами
Втайне ладят,
Тем, что Россию предают,
За рубежом
Неплохо платят.
Узнав цену
Измен своих,
Слепцы,
Вы думали спесиво,
Что платят вам
За вас самих,
А вам платили
За Россию!
Львы и псы?
Прием не нов.
На арену драк и драчек
Дрессировщик грозных львов
Выпускает злых собачек.
Те и лают и визжат,
Заглушаемые рыком,
На арене мельтешат,
Застелив глаза владыкам.
Чтоб казалось,
Что у львов,
А у грозных и тем паче,
Злее не было врагов —
Этих шустреньких собачек.
Въезжая
На Кутузовский, уже
Вы гость мой,
Ибо, шумом оглушив,
Вы будете въезжать
Мне прямо в душу
И славно ехать
По моей душе.
По ней,
Моей душе,
Машины мчатся,
Гудят,
Визжат,
Кудахчут.
Что ж, терплю.
Вы приезжайте,
Можете стучаться
И за полночь,
Я все равно не сплю.
Проживая
В маленькой комнате,
Той, что меня
Облекла и сжала,
Не хочу дележа,
Но помните:
Я совладелец
Земного шара.
А если делить,
Делите на души
Миллиарды гектар
На людей миллиарды.
Сколько мне
Достанется моря и суши —
Столько, что будете
Сами не рады.
Зачем чужие страны,
Когда есть Комарово.
Зализываю раны,
Ищу живое слово.
Здесь тишина без края,
Не то что шум столичный.
Мне тишина такая,
Как счастье,
Непривычно.
Здесь сосны
Храмы словно,
Маяча в небе млечном,
Недвижно и безмолвно
Внушают мысль о вечном.
Родят
К тому презренье,
Законное в поэте,
Что нет во мне прозренья
Хотя бы
На столетье.
