После беседы летчики пригласили нас наведаться в аэроклуб: мол, если понравится, сможете летать и вы без отрыва от производства.
С этого дня мы потеряли покой. Наши преподаватели-методисты недоумевали: с чего это вдруг все их ученики заговорили не своими голосами — врастяжку и с хрипотцой? Откуда было им догадаться, что добрая половина фабзайцев работают под пилотов из аэроклуба. Я же по ночам летал. Крутил «мертвые петли», пикировал, проваливался в воздушные ямы. Летаешь во сне — говорят, растешь. Так оно, судя по всему, и было. А в решении научиться летать по-настоящему окончательно утвердился после встречи с одной из героинь прославленного экипажа Полины Осипенко — Верой Ломако.
Как-то в один из сентябрьских дней 1938 года, узнав, что в аэроклубе состоится встреча с летчицей-героиней, направился туда и весь вечер опять был под впечатлением от рассказов о мужественной и романтической профессии. Когда встреча закончилась, Вера Ломако направилась к выходу из клуба. Она шутила. В окружении пилотов в непринужденной обстановке героиня показалась мне вполне доступным человеком. И, оказавшись рядом, я несколько своеобразно решил убедиться в этом: в толпе протянул руку к ее новехонькому кожаному реглану и замер. Дотронуться до летного реглана мне удалось, да получилось как-то грубовато. Вера оглянулась, встретилась с моим растерянным взглядом и укоризненно покачала головой. Чуть не провалился я тогда от стыда и смущения. Однако именно эта встреча круто изменила мою судьбу: в тот же день я подал заявление в аэроклуб.
Пройдет немало лет. На 20-летие освобождения Минска правительство и Центральный Комитет Компартии Белоруссии пригласят ветеранов войны, бывалых воздушных бойцов. Приглашение на торжество пришло и мне, командиру авиационного соединения. В гостинице «Беларусь», где мы остановились, в соседнем номере оказались Валентина Гризодубова и Вера Ломако. Конечно, познакомились. Людям одной профессии всегда есть о чем поговорить. А у пилотов на каждом аэродроме найдутся общие знакомые или знакомые их знакомых. И вот тогда, припомнив далекие тридцатые годы, инструкторов минского аэроклуба имени Молокова, я рассказал про свое первое знакомство с Верой. Долго смеялись летчицы над непосредственностью рабочего паренька Гришки Дольникова.
А мне в те памятные годы частенько было не до смеха. Предстояло еще пройти испытание характера, на деле доказать, что готов преодолеть себя. К примеру, среди желающих подняться в небо распространились слухи о строгости отбора медицинской комиссии. Говорили о каких-то ямах, незаметно закрытых, в которые попадаешь неожиданно, идя по коридору. Будто там со всех сторон на тебя налетают врачи и разделывают под орех: давят, щупают, измеряют… Выдерживает такое не каждый — иного будто прямо в яме от страха кондрашка хватает. Когда ребята являлись на комиссию, естественно, волновались, и многие действительно сразу же отправлялись, несолоно хлебавши.
Ну а я, несмотря на высокую требовательность медицины, все-таки прошел все преграды с первого захода и вскоре был зачислен мандатной комиссией в наш аэроклуб, что удостоверила соответствующая справка для предъявления по месту работы. Все по закону, в строгих административно-организационных рамках, хотя речь шла о романтике, о возвышенной стихии пятого океана.
Друзья-однокашники откровенно и по-хорошему завидовали мне: «Везет Гришке!..» А у меня и в самом-то деле все хорошо шло. Учеба в школе ФЗО заканчивалась, по теории и практике при выпуске получил отличные оценки, за что сразу же присвоили высший и редкий для фабзайцев 4-й разряд. За месяц до окончания учебы произошло другое важное для меня событие — приняли в комсомол. От этого прибавилось веры в свои силы, появилось стремление быть полезным обществу, людям. И вот не без гордости за свое рабочее предназначение слесарь-вагонщик Григорий Устинович Дольников явился на завод имени Мясникова. Не было мне тогда и шестнадцати лет.
В рабочем коллективе приняли нас, как старых знакомых, но торжественно и с уважением. Мастер пассажирского цеха Виктор Носов провел по всем цехам, распределил по бригадам. Комитет заводского комсомола предложил создать одну комсомольско-молодежную бригаду слесарей, и, к моему удивлению, бригадиром ее назначили меня.
Откровенно говоря, не все из «стариков» отнеслись к инициативе доброжелательно. «Посмотрим, что получится из этой затеи…» — посмеивались между собой.
А получалось поначалу и в самом-то доле не лучшим образом. Преодолеть неуверенность, справиться с трудностями в работе помогали нам многие рабочие, мастер цеха Виктор Носов, товарищи из комитета комсомола. Через полгода о молодежной бригаде заговорили по-другому. Нас уже хвалили: отмечали в заводской многотиражке, листках-молниях. Я, как бригадир, стал появляться перед народом в президиумах торжественных собраний, что, конечно, по тем-то годкам головы вскружить не могло.
Запомнилась первая получка. Она оказалась весомой, я в тот же день половину заработанного я отослал матери (знал, что в деревне по этому поводу будет немало разговоров), а вскоре и сам появился в Сахаровке. Что скрывать, вырядился, словно на коронование: новехонький костюм, пикейная рубашка, модные полуботинки и даже галстук с булавкой.
