1° Было бы нереалистичным считать, что запрет на применение силы против территориальной целостности и политической независимости государств (Устав ООН, ст. 2, п. 4) является непреодолимым препятствием для развязывания какого-либо международного вооруженного конфликта. То же с еще большим основанием можно сказать об ограничениях на применение силы, о которых мы упоминали выше (см. выше) для вооруженных конфликтов немеждународного характера. И это, к несчастью, слишком часто находит фактическое подтверждение — значит, важно направлять в определенное русло и контролировать вооруженное насилие: в этом и заключается роль права вооруженных конфликтов172. Образно говоря, запрещение прибегать к силе является плотиной, а право вооруженных конфликтов — насыпями вдоль берегов канала ниже по течению, предназначенными для того, чтобы не дать разлиться водам и сдерживать их в случае прорыва плотины. Следовательно, право вооруженных конфликтов призвано служить как бы вторым предохранителем от разгула насилия173. Его цель — не прекратить конфликт, а ограничить его. Ведь если плотину прорвало, нужно ее чинить. Аналогичным образом норму, запрещающую применять силу, не прекращают применять из-за того, что она была нарушена (см. ниже, 3°).
2° Запрет на применение силы в межгосударственных отношениях не способен положить конец посягательствам на этот принцип. Это настолько очевидно, что само международное право предусмотрело различные законные применения силы: право законной индивидуальной и коллективной необходимой обороны (Устав ООН, ст. 51), право ООН прибегать к мерам военного характера (Устав, ст. 42 и сл.; резолюция A/Res. 377 (V) от 3 ноября 1950 г.), законность национально-освободительных войн (см., например, резолюцию A/Res. 2625 (XXV), принцип 5, абзац 5), выступления ООН в поддержку демократических процессов174.
Однако если и остаются случаи, когда применение силы законно, государства не считают, что, прикрываясь законностью этого применения, можно сделать все, что угодно, скажем, для отражения международной агрессии или освобождения от колониальной или иностранной оккупации.
Другими словами, признано, что и в данном случае должны соблюдаться определенные нормы — в этом и заключается роль права вооруженных конфликтов.
A fortiori дело обстоит так, поскольку на практике не всегда легко определить, кто несет ответственность за развязывание военных действий или за неправомерную ситуацию, которая к этому привела175.
В принципе именно соображения одновременно морального и практического характера лежат в основе определенного разграничения права вооруженных конфликтов и права мира, а также некоторой независимости одного от другого.
3° Да, речь идет о независимости права вооруженных конфликтов, но о независимости очень относительной: незаконное применение силы одним государством против другого государства остается незаконным даже в случае соблюдения всех норм права войны. Кстати, эта мысль содержится в четвертой мотивировке преамбулы к Дополнительному протоколу I:
«Высокие Договаривающиеся Стороны,
[...]
выражая свое убеждение в том, что ничто в настоящем Протоколе или в Женевских конвенциях от 12 августа 1949 г. не может быть истолковано как узаконивающее или санкционирующее любой акт агрессии или любое другое применение силы, несовместимое с Уставом Организации Объединенных Наций [...]».
Иная точка зрения непременно привела бы к несоответствию и абсурду. Имеется в виду несоответствие между Уставом ООН и документами права вооруженных конфликтов: если последние узаконивали бы применение вооруженной силы, они вступали бы в противоречие с Уставом ООН в силу ст. 2, п. 4, и ст. 103 Устава176.
Абсурд же состоит в том, что достаточно всего один раз нарушить запрещение применять силу, чтобы затем ответственный за это продолжал бы применять силу, не совершая новых нарушений нормы. Иными словами, нарушение запрещения прибегать к силе узаконивало бы любое последующее применение силы!
1.11. Доктрина не всегда замечает непоследовательность, вытекающую из слишком последовательной «сортировки» норм jus contra bellum и норм jus in bello. Мейровиц пишет по поводу войны в Персидском заливе:
«Согласно международному праву, агрессор — преступник, а по jus ad bellum он не совершает нарушения, учиняя вооруженное нападение на государства, которые на законных основаниях реализуют свое право коллективной легитимности, если он не преступает норм jus in bello» 177.
Далее Мейровиц отмечает, что закрытие Ираком дипломатических миссий, аккредитованных в Кувейте, не было незаконным178, забывая при этом, что изначальный противоправный акт, совершенный Ираком, — вторжение в Кувейт — неизбежно ставит под сомнение все последующие действия Ирака против Кувейта или других государств, поскольку эти действия проистекают из изначального противоправного акта179.
