Бела Ковач глухо сказал:
— Но я совсем другой.
— Не-а.
— Да. — Бела опять посмотрел на палец Джонни. — Я родился другим.
— Не-а, — снова повторил Джонни, потому что не знал, что еще сказать. Черт, он же видел, что Бела и в самом деле другой — это любой бы увидел. И у него прямо всё чесалось внутри от любопытства.
Наконец он неловко предложил:
— Пошли пошатаемся?
— Пошатаемся?..
— Ну, погуляем. — Джонни встал и засунул нож в ножны на поясе. — Пошли, Бела. Тут много классных мест, где можно играть, — я тебе все их покажу. И дерево с дуплом, и индейский форт, и…
— Настоящий индейский форт? — глаза Белы широко раскрылись.
— Не. Мы его сами из камней построили. А ещё есть пещеры в холмах… там их целые мили! Входишь в такусенькую щёлочку, прямо не скажешь, что там что-то есть, а стены там как вот флаг на ветру, — он махнул в сторону шеста перед домом, — все в складках, волнами — розовые, зеленые, голубые; и тайные проходы, и стулоктиты, и столомиты, и колодцы, где и дна не видать, сколько ни свети…
— Здорово, — проговорил Бела. — И ты меня туда отведёшь, Джонни?
— Ага, ясное дело. Пошли — только фонарик захвачу, — Джонни направился по лужайке к дому.
Бела грациозно вскочил на ноги — стальная пружина распрямилась, — и пошел следом за Джонни. Вдруг он остановился и посмотрел на высокое летнее солнце.
— Сколько времени? — спросил он.
— О… часа три, наверно.
— А далеко до пещер?
— Мили две-три.
Бела опустил взгляд на траву под ногами.
— Я должен быть дома к семи.
— Запросто. Ну, пошли, — Джонни опять повернулся к дому.
Бела последовал за ним.
— Джонни…
— Ну?
— Мне по правде обязательно нужно вернуться до семи.
— Зачем?
— Я… мне просто надо. И родители станут очень сердиться. Мы ведь не заблудимся и не уйдем слишком далеко, правда?
— Тьфу, да нет же! Я пещеры лучше всех знаю, — Джонни искоса взглянул на Белу. — А что, твои тебя не пускают гулять, если поздно? Мои меня отпускают.
— А я… я не всегда не могу поздно гулять. Только в некоторые дни.
— Почему?
— Я не могу рассказать. Но я обязательно должен прийти домой до семи.
Джонни был окончательно заинтригован. Вот новая странность!
— Не бойся. Всё будет в порядке.
Они подошли к дому.
— Подожди тут, — велел Джонни.
Он поднялся в дом, прошел в кухню — мама уже готовила ужин, потому что должны были приехать на бридж Янги, а для гостей на ужин всегда готовили что-нибудь особенное.
Джонни выудил из-под раковины фонарик.
Мама оторвалась от цыплёнка, которого начиняла рисом.
— Куда ты собрался, сынок?
— В пещеры.
Мама нахмурилась.
— Лучше бы тебе все-таки держаться от них подальше, Джонни. Отец бы это тебе запретил, что ли! Там слишком опасно… они ведь тянутся на мили и мили. Не дай Бог, заблудишься!
— Я — заблужусь? — задрал нос Джонни. — Да я в них каждый дюйм знаю!
— А если фонарик сломается?
— Ой, мама, ну чего ты… не волнуйся. Я только покажу пещеры новому мальчику.
— Новому мальчику?
— Его зовут Бела Ковач… они купили старую ферму Бурманов.
Мама, похоже, удивилась. Приятно удивилась.
— Значит, у них есть сын? Это хорошо — будет у тебя новый товарищ. Он тебе понравился?
Джонни подкинул в руке фонарик.
— Ну… чудной только вроде. Он иностранец, из Негрии. Это в Европе где-то. А так вроде ничего.
— Ты меня с ним познакомишь?
— Ага, он снаружи ждёт. Пошли, я тебя ему приставлю…
Джонни повернулся и побежал на крыльцо, где оставил Белу. Мама улыбнулась, вытерла руки полотенцем и пошла за ним.
Они были уже в передней, когда услышали, как Бастер лает и рычит как сумасшедший.
Он прижал Белу к самому крыльцу и наскакивал на него, точно хотел напасть, — хотел, как никогда еще не рвался напасть на кого-нибудь, — хотел, но боялся. Бросался и отскакивал.
Смуглое лицо Белы побелело, он пригнулся, став сам похож на какое-то животное, готовое рвануться в любую сторону — в том числе и вперед, на Бастера.
Джонни перемахнул через перила крыльца, загородил собой Белу и крикнул:
— Бастер! Фу! Назад! Сейчас же прекрати!
Старина Бастер взглянул на него горящими красными глазами — ни дать ни взять бешеный пес. С оскаленной пасти капала пена. Хвост не просто поджат — прижат к брюху. Он так дрожал, что непонятно было, как он стоит, — но Джонни-то знал, что Бастер, испуганный или нет, готов к атаке.
Джонни издал громкое «ш-ш-ш!» и несколько раз быстро, резко хлопнул в ладоши. Это значило, что Бастеру лучше уняться, если он не хочет получить взбучку.
Но Бастер, словно не обращая на него внимания, двинулся вперед, пригнув голову к земле и скалясь так, что казалось — большую часть его головы составляют именно зубы.
— Джонни, уйди! — крикнула с крыльца мама. Джонни повернулся на голос, а Бастер именно в это мгновение бросился на Белу Ковача.
Дальнейшее произошло едва ли не быстрее, чем это можно было увидеть.
Джонни почувствовал рывок за ремень — и увидел, как Бела Ковач замахивается выхваченным у него тяжёлым ножом, целясь в голову Бастера.
Пес не выдержал, повернулся и дал деру, завывая на бегу так, что, казалось, его сердце вот-вот выскочит через пасть.
Бела Ковач закричал:
— Серебро!.. В ноже серебро!.. — уронил нож и побежал прочь, плача и тряся рукой, которой схватился за нож. Он бежал очень быстро — Джонни и представить не мог, что мальчишка его лет может так бегать.
Мама уже стояла перед Джонни на коленях, оглядывая сына со всех сторон, чтобы убедиться, что Бастер не покусал его; а папа как раз в эту минуту въехал на своём фургоне во двор. Он, вытянув шею, посмотрел через плечо на убегающего Белу и спросил, что, черт возьми, происходит.
После ужина, перед бриджем, взрослые говорили о новых соседях.
Все, кто встречался уже с мистером и миссис Ковач, находили единодушно, что это весьма приятные люди. Миссис Янг рассказала, что бакалейщик Мак-Интайр, считавшийся мастером распознавать людей с первого взгляда, говорил, что мистер Ковач ему сразу понравился; он заезжал к Мак-Интайру за продуктами и кое-какими инструментами, бакалейщик постарался разговорить его, и мистер Ковач на одни вопросы толково отвечал, другие — вежливо обходил, и это Мак-Интайру особенно понравилось. Миссис Ковач ждала в это время снаружи, в «додже» Ковачей сорок второго года выпуска, и три дамы, видевшие её, сошлись на том, что она выглядит очень мило, хотя иностранку в ней сразу видно.
А Мэрдок с бензоколонки сообщил, что «додж» Ковачей в прекрасной форме, учитывая его возраст, и сразу видно, что машину недавно самым тщательным образом перебрали детальку за деталькой. Мэрдоку всегда нравились люди, заботливо относящиеся к своим машинам, особенно к старым, какие кое-кто счел бы непрестижными. Мэрдок утверждал, что машина многое говорит о своем хозяине.
Короче, никто не счел Ковачей «чужаками». Ну, иностранцы — это видно; но не чужаки.
А посему миссис Янг и мама Джонни на основании имеющихся свидетельских показаний пришли к соглашению о необходимости на ближайшем заседании Женского клуба внести предложение о приглашении миссис Ковач вступить в означенный клуб.
Затем разговор перешел на случившееся сегодня.
Старина Бастер приплёлся домой часов в пять, покинув укрытие в поле. На каждом шагу он настороженно оглядывался.
Мама и Джонни смотрели в окно — Джонни часто моргал, пытаясь смахнуть слезы беспокойства, — а папа с пистолетом в руке вышел во двор, подозвал Бастера, приставил дуло к его уху и произвел самый тщательный осмотр. Папа хорошо знал животных. Но Бастер исправно вилял хвостом и охотно полакал воду из миски, которую папа тоже вынес с собой.
— Он в порядке, — вернувшись, сказал папа. — Не знаю, что на него нашло. Есть, вообще-то говоря, люди, которых животные терпеть не могут. Видно, этот паренек из них. Он-то не виноват… судя по словам Джонни, этот Ковач животных любит, а вот они его — нет.
— Но он хотел убить Бастера, — угрюмо возразил Джонни, который весь день был не в себе из-за этого. — Он схватил мой нож и хотел убить Бастера!
— Ты не должен на него сердиться, Джонни, — ответил папа. — Парнишка, видно, испугался до смерти и инстинктивно защищался. Бастер-то его просто в клочки разорвать хотел, уж Бог знает почему — вот Бела и схватил нож, просто что под руку подвернулось: отмахнуться. Я думаю, он жалеет сейчас об этом.
