– Слухи о вашей красоте не лгут, леди. – Генрих отвел меня немного в сторону от остальных и продолжил потеплевшим голосом: – Теперь у меня появилась возможность собственными глазами оценить подарок, который делает мне королевская династия Валуа.
Это, без сомнения, был комплимент, но лицо Генриха оставалось строгим. Эти англичане вообще когда-нибудь улыбаются? Борясь с собственным косноязычием, я мучительно искала подходящий ответ, призывая на помощь свои познания в английском языке.
– Вы говорите по-английски? – спросил Генрих, когда мне так и не удалось ничего придумать.
– Совсем немного, Monseigneur, – сумела произнести я с ужасным, надо полагать, акцентом. – Но я выучу.
– Конечно, выучите, – кивнул он. – Выучите, ведь это обязательное условие.
– Клянусь, что буду заниматься каждый день, – заверила я его, еще сильнее нервничая из-за серьезности его тона.
Но Генрих тут же потерял интерес к отсутствию у меня лингвистических навыков; его взгляд скользнул с моего лица на корсаж платья, где у самого выреза был приколот оправленный в золото крупный сапфир.
– Что-то не так, милорд? – с тревогой спросила я, потому что он опять нахмурился.
– Брошь.
– Вот эта, милорд? Это подарок герцога Джона в честь сегодняшнего события.
– А где подарок, который послал вам я? – суровым тоном поинтересовался Генрих.
Я растерянно покачала головой. Решив, что я его не поняла, он снизошел до того, что обратился ко мне на беглой придворной латыни:
– Я думал, что вы обязательно наденете мою брошь, Mademoiselle. – В его голосе звенел ледяной холод.
– Какую б-брошь, милорд? – пролепетала я.
– Я послал вам брошь в знак своего расположения. В форме ромба, с лилиями из рубинов и аметистов в золотой оправе.
– Я не получала ее, милорд.
Генрих нахмурился еще сильнее.
– Это дорогое украшение. Стоимостью в сто тысяч экю, если мне не изменяет память.
Что я могла на это сказать?
– Ее у меня нет, милорд. Вероятно, она потерялась.
– Не иначе. Возможно, эта брошь попала в руки моих врагов. Подозреваю, что она пошла на военные расходы дофинистов, стоящих на ложном пути соратников вашего брата, готовых сражаться против меня.
– Я тоже так думаю, милорд.
Это был странный, тревожный разговор; у меня сложилось впечатление, будто Генриха больше волновала дороговизна утерянного подарка, чем то, что он, так и не дойдя до меня, не доставил мне удовольствия. Король Англии определенно был недоволен. Я искоса глянула на него, гадая, что он скажет дальше; тема, по-видимому, была исчерпана.
– Я ждал вас всю свою жизнь, Екатерина. И намерен на вас жениться, – заявил Генрих, очень спокойно и четко выговаривая слова. – Вы станете моей женой.
Он не спросил, хочу ли этого я. Мы оба знали, что я подчиняюсь диктату своей семьи. И тем не менее я ответила от всего сердца:
– Да, милорд. Я тоже очень желаю этого.
Генрих изящно поднес мою руку к губам в знак уважения и наконец-то улыбнулся. Мне показалось, что это улыбка, какую мужчина дарит женщине, которой восхищается, к которой испытывает определенные чувства. Женщине, которую он сможет по-настоящему полюбить. Суровые черты его лица расслабились, взгляд потеплел. Этот простой знак приятия переполнил меня восторгом; я была в восхищении от этого замечательного человека. Когда я радостно улыбнулась ему в ответ, мои щеки продолжали гореть.
– Екатерина, – пробормотал Генрих. В его английском произношении мое имя прозвучало ласково.
– Да, милорд?
Он не такой суровый, подумала я, плененная ощущением его близости и обаянием взгляда. И не холодный. Он красивый и сильный, и хочет взять меня в жены. Я чувствовала, что стремительно скатываюсь в пучину любви к этому мужчине, и когда Генрих снова поцеловал меня, сначала в щеку, а затем в основание правой ладони, мое сердце запрыгало от радости и я живо представила себе картину, открывшуюся глазам наших благородных зрителей: король Англии чрезвычайно галантен со мной, самой младшей из дочерей Валуа.
– Я должен прислать вам еще одно украшение, – сказал Генрих.
– Я буду бережно его хранить, – пообещала я.
Внезапно у нас за спиной раздалось громкое и яростное звериное рычание, и мы дружно повернулись туда, где гепард Валуа угрожающе скалил клыки на английского волкодава, а тот рвался вперед и отчаянно лаял, заглушая голос своего хозяина, пытавшегося продолжать светскую беседу. Я испуганно отшатнулась, но Генрих, оставив меня, решительно шагнул к ним.
– Выведите их отсюда! – с раздражением, отрывисто рявкнул он по-английски. – Как вообще можно было взять с собой на официальные переговоры гепарда? На сегодня всё. Продолжим завтра на рассвете, когда нас ничто не будет отвлекать.
Всего сказанного мы, возможно, и не поняли, но общий смысл его слов было предельно ясен. С царственным высокомерием Генрих поклонился нам и широкими шагами вышел из шатра, сопровождаемый Уориком, который вел беснующуюся собаку. Но герцог Бедфорд задержался и подошел ко мне.
– Вам нечего бояться, миледи, – мягко сказал он по-французски.
Я так и не поняла, имел ли он в виду разъяренных животных или своего брата.
– Благодарю вас, милорд, – ответила я.
И была совершенно искренна. Его ободряющий жест очень успокоил меня после резкого ухода Генриха.
После этого сватовства в Мелёне мои чувства были в смятении. С одной стороны, этот мужчина не отверг меня сразу же, сказал, что я стану королевой Англии… Но сможет ли он меня полюбить? Ответ на этот вопрос даст только время. Если мне суждено стать наградой за то, что Генрих вернется к столу переговоров, то так тому и быть. Мне это даже нравилось.
Кончиками пальцев я коснулась своих губ там, где он их поцеловал.
А смогу ли я полюбить мужчину, которого видела всего раз в жизни? Казалось, что смогу, если только восторженное восхищение и сердечный трепет сигнализируют о любви. Генрих околдовал меня своими чарами, просто улыбнувшись мне и назвав по имени. Старый шрам нисколько не портил его внешности. Для меня Генрих был воплощением всего того, о чем я мечтала.
