Что я такое? Что я должен делать? Во что должен верить и на что полагаться? К этому сводится вся философия. Желательно упростить подобным образом побольше вещей; по крайней мере, стоило бы попытаться, нельзя ли все то, что намереваешься изложить в целом сочинении, с самого начала набросать кратко.

Во всех науках полезно предполагать возможность таких случаев, которых, насколько мы знаем, в природе не существует, так же как математики допускают существование иных законов тяготения. Это, конечно, упражнение, и иногда оно может привести к новым наблюдениям.

Там, где прежде были границы науки, там теперь ее центр.

Самая опасная ложь — это истины слегка извращенные.

Я хотел бы отвыкнуть от всего и видеть по-новому, слышать по-новому, чувствовать по-новому. Нашу философию губит привычка.

Он удивлялся тому, что у кошки прорезаны две дырочки в шкуре как раз на том месте, где у нее находятся глаза.

Я уже не раз замечал, что знатоки дела часто не знают лучшего в своем деле.

Великий гений редко делает открытия, следуя по чужому пути. Если он делает открытие, то он обычно открывает и пути, ведущие к нему.

Удивительно, как далеко может забраться здравый человеческий ум. Здесь, как и в обычной жизни, простой человек идет пешком туда, куда человек знатный едет шестерней.

Благодаря тому, что мы так начитаны, мы привыкаем не только считать существующими вещи, которые таковыми не являются, но и наши доказательства также приобретают форму, которую часто нам подсказывает не столько природа вещей, сколько наша незаметная любовь к моде. Мы доказываем ссылками на древних то, что мы можем основательно подкрепить цитатами из нашего отрывка: приводятся сентенции, ничего не доказывающие, и положения, из которых ничему новому не научаешься.

Очень трудно взглянуть на вещь по-новому, не глазами модного учения. Постоянно обращаются к авторитетам, где требуется обоснование, постоянно запугивают там, где следовало бы поучать, и призывают богов, где вполне хватило бы и людей.

Я всегда находил, что чем меньше ученый может доказать в трудах по естествознанию свое собственное величие, тем больше склонен он постоянно доказывать величие божие...

Как учит ежедневный опыт, можно при весьма малом напряжении слазать нечто, требующее достаточно большого напряжения, чтобы его понять. Напротив, только при исключительно крупном таланте можно изложить разумному человеку нечто новое и важное так легко, чтобы ему это новое знание принесло радость и стало стыдно за то, что он этого не заметил сам...

Если куры желают переваривать, они глотают даже камни. Душе, кажется, тоже необходимо нечто подобное, чтобы переваривать мысли. Поэтому, как известно, в мозговой железе постоянно находят камни.

Он поглотил много мудрости, но все это словно попало ему не в то горло.

Он делал постоянно выписки, и все, что он читал, переходило из одной книги в другую, минуя голову.

Так же как лейб-медиками быков являются люди, лейб-медиками людей часто оказывались быки.

Он все еще был привязан к этому университету, как красивая люстра, не горевшая уже двадцать лет.

Немецкий ученый слишком долго держит книги открытыми, англичанин же захлопывает их слишком рано. Однако то и другое приносит свою пользу.

Склонность людей считать незначительные вещи значительными породила немало значительного.

Мне кажется, что ученые, которые полагают, что умеют оценивать все, не научились, тем не менее, достаточно ценить каждого своего собрата. В развитии наук дело заключается, право, не в том, совершил ли кто-нибудь нечто, что принято называть «великим». Если б только каждый делал то, что может, разрабатывал бы ту часть своих знаний, в которой он силен и видит острей, чем тысячи других. В этом все дело!

Кантианская философия может создавать царства, какие ей угодно, но если она не хочет заниматься старыми общеизвестными пустяками, ей придется признать, что нашим представлениям соответствует нечто в окружающем мире[107].